5.

Он подкинул угли на пылающую жаровню и продолжил укладывать сумку. Дальше так продолжаться не может. Он придумает что-нибудь. Скажет, что во сне получил знак свыше. Но ему необходимо уйти.
По его подсчетам, был уже февраль, и зима свирепствовала вовсю. Только вчера закончился буран, и в прояснившемся воздухе стоял звенящий мороз. Пузырь, которым было затянуто окно, и наружная стена покрылись инеем.
Звякнули браслеты, и он поспешно спрятал сумку. Вошла Дэла.
- Доброе утро.
- Доброе.
- Ну и мороз, - присаживаясь на корточки у жаровни, заговорила царевна. – Не позавидуешь тому, кто встретил его в дороге. Да и дороги-то снегом замело. Наверное, зимой только безумцы кочуют.
Она лукаво взглянула на него из-под подвесок диадемы.
Она любила его, и это было невыносимо. Невыносимо потому, что он не мог ответить ей. Он не мог спокойно видеть ее вечно ожидающие глаза с застывшим в них вопросом. Она ни о чем не спрашивала его. Она все понимала.
- Отец хочет видеть тебя, - произнесла она, поднимаясь и расправляя плечи.
- Я иду, - и он быстро вышел в коридор.
В коридоре было куда холоднее, чем в комнате. Дэла взяла его за руку.
Ее рука чуть вздрагивала, как испуганная птица, пока она вела его по лабиринту дворца.
- Ты хотел бы остаться у нас насовсем? – спросила она тихо.
- Нет, Дэла, - ответил он серьезно. – Ты же знаешь, я должен найти Алину.
Она остановилась и повернулась к нему.
- Она не сестра тебе. Зачем ты солгал?
- Ты же не знаешь, - ответил он. – Зачем ты так говоришь?
- Я знаю, - настаивала Дэла. – Ты думаешь, знать можно лишь то, что явлено? – она сделала отрицающий жест рукой. – Я знаю, что ты связан с ней тайной проникновения в нашу степь.
- Кто тебе это сказал? – спросил он голосом человека, уставшего слушать глупости.
Она смотрела ему прямо в глаза, и ее черные бездонные зрачки затягивали его в неведомую глубину.
- Мне понятен язык всего живого. Я услышала об этом от трав, от птиц, от ветра… Я знаю многие тайны! И я знаю, - добавила она тихо, - что она любит тебя так же, как…
Она не договорила, повернулась и быстро зашагала по коридору, впустила его в главный зал, а сама осталась снаружи.

Скифский царь жестом пригласил его присесть, хлопнул в ладоши, и раб принес мяса, сыра, лепешек, воды и вина. Это его несколько озадачило – вино здесь доставали только в особых случаях. Он принялся за еду, размышляя, чего хочет от него царь. Когда они поели, царь заговорил.
- Ты принес с собой удивительные знания, странник. Благодаря тебе я стал видеть не хуже, чем видел в твои годы, - он прикоснулся к висевшим на ремешке на своей груди очкам. – По твоему совету мы зарылись в землю и нашли в ней черный камень, так хорошо согревающий в мороз. Ты научил нас многому. Знания твои нужны нашему народу…
Он замолчал, сделал паузу, потом продолжил:
- Я уже стар, а боги не даровали мне сыновей. Я хотел бы назвать тебя своим сыном и наследником и мужем дочери…
Он был оглушен этим предложением. Ему предлагают жениться на царевне и занять трон! Он никогда не предполагал, что его знания могут быть оценены столь высоко. Отказаться? Когда ему, чужестранцу, сделали подобное предложение? Это может быть воспринято как прямое оскорбление…
- Ваше предложение настолько неожиданно, что я не могу сразу дать ответ. Я не предполагал править и хочу сперва посоветоваться с богами…
- Я не тороплю тебя. Но ты должен дать ответ прежде, чем народится новая луна.
- Хорошо.

Ночью мороз усилился. Он смотрел на ущербную луну, плывущую в облачке морозного пара. Сколько же у него времени? Неделя? Больше? Меньше? Он весь день провел в местном капище. Нет, жениться он не будет. Он не хочет застрять здесь на всю жизнь. Уж лучше к славянам. Он скажет утром, что боги во сне запретили ему жениться.
Мороз пробрал его до костей, и он пошел внутрь, по дворцу, к своей комнате. Да, Дэла права, путешествовать в такой мороз – безумие. Что же ему делать? Вряд ли он сможет остаться здесь до весны после отказа на царское предложение.
Он остановился в коридоре, поборов искушение прислониться к холодной стене. А может, ну ее к черту, эту Алину со всеми ее заморочками, ну его, безумное будущее время с сумасшедшими скоростями, где сам себе кажешься муравьем, которого в любой момент могут раздавить и не заметить? Здесь он получит в жены прекрасную девушку, в приданое – трон Скифии, почет и уважение среди местного и соседних народов, ни в чем не будет испытывать нужды…
…А спустя тысячелетия археологи вскроют могильный курган, погребальные украшения передадут в музей, по костям черепа восстановят черты его лица – и его родные не узнают их, ибо они будут принадлежать не молодому парню, а почтенному старцу. Мать, наверное, с ума сходит, куда пропал старший сын. Исчез без следа из собственной постели без следов борьбы – загадочный случай. Нет, нужно искать, искать или Алину, или прокол во времени – лишь бы попасть не к динозаврам, а к своим. Может, он и сейчас ляжет спать и проснется утром дома, на белой простыне, под одеялом, а не под овчиной…
Он зашел в свою комнату и отпрянул – на его ложе сидела Дэла.
- Что сказали тебе боги? – спросила она.
Чуть помедлив, он присел на край постели.
- Боги говорят, что у меня есть долг – найти Алину, и я не должен оставаться на одном месте, если не нашел ее.
- Ты не любишь ее, - тихо сказала Дэла. – Зачем же ты ее ищешь?
- Она моя сестра, - повторил он старую версию.
- Она не сестра тебе, - возразила Дэла, недовольно сдвинув брови. – Ты просто хочешь попасть в тот мир, из которого пришел. И думаешь, что она тебе поможет.
- Ладно, пусть будет так. Все равно я не могу оставаться.
Они оба замолчали. Когда же она уйдет, с тоской думал он, глядя на причудливую игру пламени на углях жаровни.
- Я помогу тебе, - прервала молчание Дэла. – Я знаю одно место, где происходят странные вещи. Может, ты найдешь там окно в свой мир. Однажды я зашла туда и удивилась и испугалась, увидев людей, которых никогда не было в наших краях и о которых мы никогда не слышали. Но если ты уйдешь, уходить надо сегодня. Отец очень не хочет тебя отпускать.
Она поднялась.
- Будь здесь. Я соберу для тебя все необходимое.
Она оставила его в полном недоумении. Что это за странное место? Может, как раз прокол во времени? Или в пространстве? Вдруг она просто видела китайцев – вот уж кого точно здесь никогда не бывало. И он окажется в том же времени, только куда дальше от славян. А может, она просто все выдумывает – сплавит его в степь в такой мороз на верную смерть, из принципа «так не доставайся же ты никому».
Он поежился при одном воспоминании о погоде и подложил на жаровню пару кусков угля. Если путешествие зимой и так безумие, то ночное – безумие вдвойне. Оставаться тоже нельзя. Ну что за ситуация – хоть плачь! И плакать тоже нельзя, ведь он мужчина, воин, да еще почти царь.
Он вскочил и заходил по комнате, содрогаясь от бессильной ярости. Надо было отплывать с греками в Элладу, а весной с ними же к славянам, а не оставаться здесь, в этой глиняной деревне с гордым названием «столица». Он стукнул кулаком по стене, бросив в сердцах:
- Нью-Васюки проклятые!
Прозвучавшее в скифском дворце неожиданное название заставило его улыбнуться, и гнев стих. В конце концов, он так и так собирался уходить. Ничего, что мороз. Скоро начнет теплеть, и он снова увидит цветущую степь, алую от тюльпанов…
Дэла неслышно появилась на пороге.
- Все готово, - сказала она, бросив ему овчинный тулуп. – Идем. Тихо.
Он схватил тулуп и свою сумку и пошел за ней к выходу. Она повела его темными коридорами, они вышли из дворца задворками, прошли маленький переулок и попали на небольшую площадь, где у коновязи стояли два коня, один из которых был нагружен поклажей. Дэла указала ему на него:
- Садись. Слева еда и питье для тебя, справа овес для коня. В этом тюке попона и одеяла. Поехали.
Он был изумлен:
- Ты тоже поедешь?
Ему не хватало только царевны в спутницы. Что он будет делать с ней в другом мире?
- Я провожу тебя до того места, - сказала она, - и вернусь. Я не могу оставить отца.
Они выехали за город. Месяц светил ясно, и в заснеженной степи видно было далеко. Дэла указала ему на едва подсвеченные лунным светом облачка:
- Утром пойдет снег, и потеплеет. Твои следы заметет, и никто не найдет тебя.
Они спустились к замерзшей реке и поехали берегом. Дэла вглядывалась в темноту, отыскивая взглядом одной ей известные ориентиры. Минут через двадцать произнесла:
- Сейчас приедем.
Немного ниже по течению к реке спускался овраг, в котором, на первый взгляд, не было ничего примечательного. Возле него царевна остановила коня.
- Тебе туда, - сказала она.
Он вглядывался в темную глубину оврага. Где-то там, далеко-далеко, горел желтый огонек костра. Что за люди разожгли его? Куда он попадет? Не сочтут ли они его врагом, которого нужно убить без раздумий? Бесполезные мысли! Разве можно это знать заранее?
Он повернулся к Дэле. Она вздохнула, глядя на него.
- Давай прощаться. Я не поеду туда за тобой.
- До свидания, - улыбнулся он.
Девушка подняла руки к шее и сняла с нее изящное золотое ожерелье.
- Возьми его с собой, - сказала она. – Ты отдашь его той, которую любишь. Надень на шею. Надень, пока оно еще теплое!
Он послушался, надел его и спрятал под одежду.
- Его никогда не увидит плохой человек, - продолжала она. – А хороший не позарится на золото. Та, которой ты отдашь его, будет любить тебя… так же, как люблю тебя я… ибо оно будет хранить тепло моего сердца…
Она замолчала. Он был тронут до глубины души.
- Спасибо, Дэла, дорогая… Прости, я ничего не могу дать тебе взамен… хотя нет, постой!
Он снял с шеи серебряный крестик на цепочке и надел на царевну.
- Он тоже хранит тепло моего сердца. Я не могу назвать тебя своей любимой, но могу теперь назвать сестрой. Давай поцелуемся на прощание, сестричка!
Они обнялись и поцеловались, постояли, обнявшись, несколько минут. Потом разняли руки. Дэла смахнула слезинку.
- Прощай, Дэла!
- Прощай… прощай навсегда… брат мой…
Он повернул коня и поехал в овраг. Потом остановился и обернулся. Царевна, уже повернувшая коня к городу, смотрела ему вслед. Он помахал ей рукой. Она пришпорила и скрылась за высокой стеной оврага. Он повернулся и поехал вперед, туда, где горел костер.

6.

Дно оврага поднималось по мере удаления от реки. Место и впрямь было странное – какие-то непонятные звуки, в морозном безветрии – запахи, налетающие вдруг. Какие-то тени мелькали по стенам, иногда на самой границе поля зрения вспыхивали странные огоньки, но, сколько он ни поворачивал голову, увидеть их ясно ему не удалось. Только огонек костра оставался на своем месте, неизменный и манящий. Он пришпорил коня и выбрался наконец из оврага, до костра оставалось еще около километра. Он увидел тени, услышал ржание лошадей, увидел крытые повозки. Вскоре его заметили, и несколько здоровенных мужчин пошли ему навстречу. Он спешился и остановился, заметив в руках у них кнуты и клинки кинжалов. Когда они подошли достаточно близко, он протянул к ним открытые ладони.
Они остановились и начали совещаться между собой на незнакомом языке. Он расстроился – опять его не будут понимать, да еще заранее приняли как врага. Он заговорил первый на языке скифов:
- Я не враг, я странник! Я прошу у вас только разрешения погреться у костра…
Ему пришло в голову, что неплохо было бы чем-то подкрепить свой «протокол о намерениях», но подкрепить было особо нечем. Разве достать серебряный слиток?
Один из мужчин осторожно пошел к нему. Он опять протянул вперед пустые руки, но не двинулся с места. Бог знает, что может взбрести в голову этому дикарю!
Но когда тот подошел еще ближе, при свете месяца он понял, что перед ним самый настоящий цыган. Цыгане! Ну хоть кто-то знакомый в этом заснеженном сонном мире. Он непроизвольно улыбнулся. Цыган спрятал нож и махнул ему рукой, приглашая следовать в табор.

У костра сидели одни мужчины, поддерживая огонь. Ему предложили сесть на какое-то покрывало. Он сел, достал из снятой с коня сумки вяленое мясо, лепешки и кожаную флягу с вином и предложил все это хозяевам. Хозяева усмехнулись, перемигнулись, потом один из них, молодой парень, скрылся где-то в кибитках и принес котелок с остатками каши. Снова началось общение жестами. Он опять пояснял, что он путешественник, что он ищет Алину (цыгане переговорили между собой, покачали отрицательно головами, прицокивая языком), что он просит у них гостеприимства. Ему – тоже жестами – стали говорить, что они будут уходить с этого места завтра утром. Он показал, что это ему и надо, он не может сидеть на одном месте, он должен двигаться по миру, пытаясь найти Алину. Цыгане без видимой охоты показали ему, что он может следовать за ними, если хочет.
Отдых на снегу в одеяле был для него в новинку, и он не выспался как следует. Утром, когда табор проснулся и стал громко готовиться к отъезду, он чувствовал себя совершенно разбитым и предпочел бы ехать в кибитке, а не верхом. Один пожилой цыган сжалился над ним и посадил его возле себя на козлы.
Цыган оказался добродушным, и с ним он начал постигать азы цыганского языка. Некоторые слова оказались похожи на скифские, а некоторые – на русские, что его удивило и заставило задуматься, случайно ли это совпадение. Через неделю он понемногу стал понимать язык. Цыгане успели привыкнуть к нему, подобрели, поняв, что ему не впервой кочевая жизнь, и увидев, как ловко он обращается с лошадьми. Между тем степи сменились предгорьями, и табор остановился на несколько дней у маленького городка.
Городок этот резко отличался от скифского. Он был обведен стеной, дома были каменные или деревянные, вполне европейского вида. Михай, с которым у него было нечто вроде дружбы, пояснил, что через неделю здесь будет ярмарка. Цыгане будут водить медведя и продавать коней, их женщины - предсказывать судьбу всем желающим. После ярмарки табор двинется дальше.
Михай помог ему обменять один из слитков на местные монеты, следил тщательно, чтобы хитрый еврей правильно завесил слиток и не обманул неопытного чужака. Еще одно обстоятельство обрадовало его – здесь говорили на славянском языке, но на каком, он не мог понять. Если человек говорил медленно, он понимал почти все, но быстрая речь была для него полной абракадаброй. Его тоже понимали здесь. На ярмарке он хотел купить себе приличную одежду.
По тому, как были одеты горожане, он понял, что попал в средневековье, и смирился с тем, что теперь его будет бросать во времени и пространстве, надеясь, что когда-нибудь все-таки перебросит домой. Он давно отрастил бороду – и у скифов, и у цыган бритье считалось дурным тоном. Он не пытался уйти в самостоятельный поиск, предпочитая двигаться с проводниками. Еще Дэла говорила ему, что его ведет рука судьбы. Пожалуй, что и так – во всяком случае до сих пор у него почти не было возможности выбора, а теперь он решил, что будет двигаться с цыганами до тех пор, пока эта же самая рука волей случая не выбросит его либо к другим людям, либо в другое время.

Ярмарка собрала невероятное множество народу. За городом раскинулся другой город с бесчисленными рядами торговых прилавков и палаток, с самодеятельными театрами и цирками, с разного рода развлечениями. Табор кипел. Державшиеся до того незаметно женщины вдруг заблистали – цыганская любовь к ярким нарядам и блестящим украшениям проявилась во всем своем великолепии. Цыганки рассыпались по шумному рынку, приставая к гулякам с традиционным предложением: «Молодой, красивый, дай погадаю, всю правду скажу – а ты подай детишкам на хлеб, на молоко». Шустрые цыганята стягивали с прилавков то пирожок, то яблоко, то атласную ленту. Он в первый же день купил себе пару рубашек, вполне приличные брюки, добротную куртку и решил, что на первый случай ему достаточно. У него еще остались деньги – две серебряные монеты и немало мелочи. Цены были смешные, и он не отказывал себе в удовольствии съесть горячие колбаски или свежий пирожок, посмотреть на выступление бродячего цирка. Но третий день омрачился происшествием.
Его внимание привлекла кричащая толпа у одного из прилавков – там кого-то били. Он разобрал крики «воровка» и «ведьма», все остальное тонуло в общем гвалте. В воздух взлетел клочок цыганской юбки, и он понял, что бьют цыганку.
Схватив выставленную на продажу возле одного из прилавков оглоблю, он ринулся в толпу с криком «Разойдись!», отвешивая удары направо и налево и расталкивая обезумевших людей. Ему удалось пробраться к цыганке относительно быстро, и он, откинув последних мужиков с озверелыми лицами, размахнулся оглоблей, очертив вокруг распростертой на снегу девушки и себя живой круг.
Люди, не успев разобраться толком, что случилось, недоуменно глазели на него – вроде одет не по-цыгански, не бедно, зачем же встревать было? Распаленный мужик в расстегнутом тулупе угрожающе зарычал:
- Ты, парень, это брось! Она воровка – кошелек у меня украла! А собаке – собачья смерть.
- Она человек, - ответил он, стараясь сохранять спокойствие. – Зачем же убивать ее за тридцать сребреников?
Он уже понял, что религия здесь в моде и весьма сильно воздействует на людей. Действительно, многие перекрестились, а мужик замешкался с ответом. Он наклонился к девушке и выдернул с пояса, из-под юбки, кошелек.
- Мой кошелек! – воскликнул мужик, и глаза его вновь стали наливаться кровью.
- Забери, - он кинул ему кошелек, - и впредь смотри за ним лучше, знаешь же, куда пришел.
Тот поднял кошелек, что-то бурча себе под нос. Между тем, заметив, что на помощь бегут цыгане с медведем, толпа стала быстро рассасываться. Он бросил ненужную уже оглоблю в сторону, сам же наклонился к девушке.
Она едва дышала. Одно ухо порвано, серьга валяется на окровавленном снегу, одежда разорвана в клочья. Он скинул с себя скифский тулуп, посадил ее и завернул, потом поднял на руки и понес навстречу цыганам. Они окружили его – несколько человек с кнутами, ножами и медведем, которому все почтительно уступали дорогу – и пошли все вместе в табор.
По дороге девушка пришла в себя, увидела, что она со своими, и стала всхлипывать. Потом вцепилась в него с неженской силой, так, что ее в кибитке не могли от него оторвать. Цыганки заварили ей какую-то траву, и только после выпитой чашки отвара она согласилась разжать пальцы и отпустить своего спасителя. Он выбрался из кибитки, предоставив заниматься ею женщинам.

Цыгане признали его за своего и позволили ему приобщиться к некоторым своим секретам. За весну они прошли половину Европы, и почти в каждом городе был дом, куда можно было прийти – поесть, остановиться на ночлег или даже занять у хозяина немного денег. На таких домах ставились особые знаки, и теперь он вспомнил, что у соседа-цыгана, который остался там, в реальном мире, тоже были нарисованы знаки возле прорези почтового ящика. Он никогда не спрашивал об их назначении, полагая, что это просто дети позабавились, когда красили ворота, а теперь понял, что в его доме можно было найти стол и кров. Это его и расстроило и обрадовало одновременно – с одной стороны это указывало, что вроде бы он находится в реальном мире, с другой стороны это осложняло возвращение – ведь теперь требовалось не просто отыскать Алину и заставить ее проснуться, а найти еще один прокол во времени, а это было, пожалуй, посложнее поисков девушки. К тому же не было никакой гарантии, что такой прокол – если, конечно, его удастся обнаружить – не заведет его в эпоху строительства египетских пирамид, а может, и вовсе в каменный век. Дэла вроде бы провела его довольно удачно – вперед на несколько сотен, а может, и на пару тысяч лет. Но теперь, даже знай он где перемещаться, требовалась ювелирная работа – переместиться в свое время с погрешностью… ну, максимум неделю, и лучше вперед.
Он со вздохом поворошил угли, заставив пламя снова взметнуться вверх. К тому же у него опять личная проблема с этой спасенной девушкой, Азой. Она не обладала сдержанностью царской дочери, а наоборот, была похожа на вулкан. И вот она опять появилась в отблесках пламени костра, принеся ему еду – ту, что умела готовить только она. Готовила она вкусно – тут он ничего не мог возразить, но ее бурная страсть его несколько пугала. Ну что за проклятие над ним висит! Ну почему, почему он не может ответить им взаимностью, позволить сердцу влюбиться – в Дэлу, в Азу… в ту же Алину, черт бы ее побрал!
- Почему ты ничего не ешь? – спросила Аза, усаживаясь рядом с ним. – Может, я плохо приготовила?
- Ну что ты, - улыбнулся он. – Ты же знаешь, как я люблю все, что делаешь ты.
- Но ты не любишь ту, которая это делает, - вздохнула Аза. – Я не знаю, как мне тебя завоевать…
- А зачем? – спросил он, отправляя в рот добрый кусок мяса, приправленный каким-то особым соусом. – Я чужак, путешественник. Настанет день, когда я уйду из табора.
- Я уйду с тобой, - не смутилась Аза. – Никто меня не остановит! Поверь, я не буду тебе в тягость!
- Аза, милая… В том мире, откуда я пришел, у меня есть невеста. Я ее люблю.
- Нет, ты ее не любишь, - заявила Аза, подвинувшись ближе к костру. – Просто она тебя хочет заполучить в мужья. Но она тебя тоже не любит. Вы оба не знаете и не понимаете, что такое любовь.
Он покачал головой.
- Ну и ну! А ты-то сама знаешь, что такое любовь?
Она порывисто вскочила и сделала несколько па вокруг огня, потом села от него с другой стороны.
- Да! Любовь – это пламя! Если оно разделено на двоих, оно греет их. А если оно у одного – оно сжигает ему сердце. Как мне сейчас! – она прижала руки к груди. – А знаешь, так хочется просто согреться…
И протянула к огню ладони.
Он представил на ее месте Свету. Интересно, а она могла бы сказать ему эти слова – «я уйду с тобой»? Хм, надо же, даже и не знаю. А вот Алина могла бы. И Дэла могла бы – она даже могла бы с ним уйти, если бы он любил ее.
- Аза, ты еще совсем ребенок, - улыбнулся он. – Ты же понятия не имеешь, что нас связывает с ней. У любви могут быть разные проявления.
- Может, я и ребенок, - неохотно согласилась цыганка, подкидывая сухую ветку в костер, - но зато я умею видеть будущее. Все женщины в моем роду хорошо гадают. Хочешь, я и тебе погадаю?
- Погадай, - согласился он, отставив в сторону тарелку.

- Тебя любит девушка, которую ты хорошо знаешь, но давно не видел.
Аза раскладывала карты, думала немного, потом говорила.
- Из-за нее ты и отправился в путь, - она подняла голову. – Это ее ты ищешь? Ее зовут Алина, да?
Он кивнул. Она тоже кивнула сама себе и продолжала рассказывать.
- Тебе предстоит долгий путь. Ты скоро покинешь табор и будешь воевать…
- Воевать? – переспросил он с изумлением.
Аза достала еще две карты.
- Карты говорят – будет война, и ты не сможешь пройти мимо, но примешь в ней участие. Потом будет морское путешествие…
Занесет в Америку с Колумбом, подумал он. А почему бы и нет? Не самое плохое времяпровождение.
Аза замешкалась, озадаченно глядя на карты.
- Даже не знаю, как сказать. Ты окажешься… очень, очень далеко… Я не понимаю, что они хотят мне сказать. Ну ладно. Тебе предстоит учиться.
- Долго? – спросил он, с тоской вспомнив свой мехматовский диплом, оставшийся дома.
- Несколько лет, - уверенно произнесла цыганка. – Твое ремесло будет связано с путешествиями… но я не могу понять, как ты будешь путешествовать…
Она пожала плечами и продолжала:
- Твоя жизнь будет сосредоточена на ремесле, на учебе и на путешествиях. Ты встретишь еще одну женщину, она будет твоей… как сказать… госпожой… Но не возлюбленной, нет. Тебя будут окружать хорошие люди.
Она собрала колоду и стала тасовать ее, предупредив:
- Сейчас будет последний расклад. Я не могу охватить сразу всю твою жизнь – у меня еще так мало опыта. Но половину жизни я тебе расскажу точно. И еще. У тебя будет большая, настоящая любовь. Тогда ты поймешь, что твоя невеста, - тон ее стал чуть насмешливым, - тебя совсем не любит, и ты ее тоже не любишь – так, просто нравится. Карты этого пока сказать не могут, они скажут это только тогда, когда появится дама.
Она выложила три карты и воскликнула:
- О, вот и дама! Ты найдешь ее, твою Алину, хотя она этого и не хотела.
Не может быть, изумился он про себя. Чтобы женщина, влюбленная до беспамятства, не хотела встретиться с вскружившим ей голову мужчиной?!
Аза вытащила еще три карты, глянула на них и молча собрала назад, в колоду.
- Что там? – поинтересовался он.
- Дальше я видеть не могу, - ответила она.
- Можешь, - уверенно возразил он. – Говори, что ты там увидела?
- Не скажу, - она замотала головой и спрятала колоду. – Ты найдешь Алину. Дальше я сказать не могу.
Он пожал плечами и решил не настаивать. Что она могла там увидеть, о чем не захотела говорить? Свадьбу? Смерть? Он не склонен был очень-то верить ей – она ведь даже часто не могла толком понять, что же ему выпало. Должно быть, и тут какое-нибудь сложное сочетание, а если это связано со смертью, то и к лучшему, что промолчала. Он поворошил угли, подумав, что пора бы уже и спать лечь. Аза поднялась.
- Я пойду к родителям, - сказала она. – Мне нельзя оставаться с тобой так долго… А знаешь, - она присела на корточки, и глаза ее лукаво блеснули, - к моему отцу уже приходили свататься…
Она, видимо, ожидала от него какой-то реакции, но он молчал. Она вздохнула и выпрямилась.
- Наверное, отец согласится, - ее голос звучал грустно. – А после свадьбы мне нельзя будет встречаться с тобой.
- Разве ты сама не можешь отказаться от свадьбы?
Она взглянула на него с удивлением.
- Как я откажусь? Это решает отец! Я могла бы убежать с тобой, но ведь ты не хочешь этого…
Он опять промолчал. Аза еще раз шумно вздохнула и ушла в темноту.

Табор упрямо двигался по раскисшей от дождей дороге мимо мрачных замков-крепостей в сторону Парижа. Он предвкушал встречу с этим легендарным городом, как предвкушал осенью встречу с Элладой. Но цыгане никуда не торопились. Они собирались прибыть в Париж к осенней ярмарке, а пока остановились возле какого-то захолустного городишки.
Он решил попрактиковаться во французском. После прекрасно освоенной в чешских и немецких землях латыни это было не особенно сложной задачей. К тому же он собирался уходить из табора. Через две недели должна была состояться свадьба Азы.
Средневековый городок был для него совершенно необыкновенным зрелищем. Скифскую столицу ему не приходило в голову всерьез сравнивать с городами своего времени, но города Европы на такое сравнение напрашивались сами. Отделенные от внешнего мира высокими стенами, невероятно тесные, они тем не менее вмещали в себя множество домов, садов, людей и домашней живности. Он не без удовольствия бродил по узким, прихотливо петляющим улочкам, заходил в лавки и кабачки. Городской воздух пьянил его надеждами на возвращение в мир, из которого он пришел, потому что эти города уже принадлежали его цивилизации. Он знал их имена, он знал, как они могут выглядеть, и они были именно такими. Летнее солнце и относительная тишина превращали их в старинные гобелены, и порой он чувствовал себя так, словно зашел в музей и очутился вдруг по ту сторону экспозиции.
Местные цыгане научили его разбираться в сословиях по одежде, помогли с языком и этикетом. Существование в таком городе оказалось непростым делом, требовалось знание самых разных тонкостей. Регламентировалось все, от прически до обуви, но он понял, что, как вольный цыган, имеет право не соблюдать все строгости. Однако, когда он уйдет из табора, эту премудрость лучше вспомнить.
За стаканом вина в местном кабачке он вдруг понял, что хочет остаться здесь навсегда. Этот мир еще не был поражен язвой безудержного стремления к наживе, а глубокая религиозность поощряла все лучшее в человеке, обещая ему за это сокровища неба. Время текло лениво и неспешно, иногда замирало, но не впадало в спячку, как казалось ему иногда у скифов. Люди довольствовались немногим и при этом чувствовали себя вполне счастливыми. Он вдруг понял, что там, дома, смертельно устал от гонки за комфортом, за ненасытными требованиями своего окружения: хорошая машина, а они с каждым годом все лучше; обязательное обновление гардероба по последней моде, а она может меняться дважды в год; и на все нужны деньги, деньги, деньги – и ты превращаешься в автомат по добыванию денег, которых вечно не хватает. На машину, на рестораны, на непременные драгоценности в подарок девушке… К чему все это? Разве нельзя без этого обойтись, как обходятся здесь? Разве нельзя вместо погони за деньгами обратиться к глубинам человеческой души, и вместо обогащения кошелька обогатить душу? «Нельзя служить Богу и мамоне»… Здесь стараются служить Богу. А там? Дома?
Да! Никто не помешает ему остаться. Но не станет ли он потом тяготиться неспешностью здешней жизни, грузом сословных предписаний, воспоминаниями о будущем?
Он поставил оловянный стакан, поднялся и расплатился. Сперва он увидит Париж, а потом… потом подумает, стоит ли и дальше искать Алину или прокол во времени.

Фиона Амберская, хорошо!)))

sasori, да вот с замиранием сердца на самом деле выкладываю :))))

Фиона Амберская, я тебя понимаю...и судорожно отслеживаем количество просмотров)))

sasori, на самом деле - нет. Единственное, что меня очень удивило, что кол-во просмотров Похитителей-3 резко несоответствует кол-ву просмотров последней части (там гораздо больше). Люди через часть читают, что ли? :)))

sasori, просто я полезла в такие дебри, что боюсь проколоться на деталях :))) Вот что меня заставляет сомневаться, правильно ли я делаю, выкладывая это всё на общее обозрение. С другой стороны, не попробуешь - не узнаешь :))))

Фиона Амберская,

Фиона Амберская пишет:Люди через часть читают, что ли? :)))

то же самое и меня удивляло))), а насчёт дебрей- тут нет строгих историков с лупой выискивающих ляпы)))

sasori пишет:тут нет строгих историков с лупой выискивающих ляпы)))

Ну мало ли :))))

Фиона Амберская, неееету! И строгих критиков тоже нету. Я уже проверила)))

Фиона Амберская, На мой дилетантский читательский взгляд здесь и не должны быть исторические точности,как рисунок пастелью-мягкий и неясный....потому,что это фантастика, дат у тебя нет и мозг рисует картины у каждого свои.....в этом и прелесть для меня,например......Спасибо...

sasori, я строгий критик :))) Другой вопрос, в какой форме высказываюсь :)))

Бабушка, ну так-то да... никто же там не был, написать можно, что угодно :)))

Бабушка пишет:На мой дилетантский читательский взгляд здесь и не должны быть исторические точности,как рисунок пастелью-мягкий и неясный....потому,что это фантастика, дат у тебя нет и мозг рисует картины у каждого свои.....в этом и прелесть для меня,например

Согласна на все 100!!!

Местами читается как стихи.
Наслаждаюсь языком, описаниями.

Великолепно. Это то, что я точно буду перечитывать не раз

san-sanych, спасибо :))) Получать такие комментарии ОЧЕНЬ приятно :))))

особенно последнее описание средневекового городка понравилось. Так и у видела разогретые солнцем улицы...