16.

Он отыскивал проходы в гряде, летел ущельями, не поднимаясь очень высоко. Быстро темнело, солнце освещало теперь только самые вершины, заметно похолодало.
- А как же этот пик называется?
- Андиор. В переводе с местного – Отец вершин.
- Это местные его так назвали?
- Да. Его видно издалека. Но троп к нему нет.
- Скоро мы прилетим?
- Минут двадцать потерпи, ладно?
Уран уже пересек гряду Андиора и летел по прямой на запад, туда, где за более низким хребтом скрывался Ривенделл. Оглянувшись, он увидел, что оставшийся за спиной пик уже освещают первые звезды. Дракон стремительно ринулся вниз, и тогда между двумя снежными вершинами открылся темный изумруд вечерней долины с золотыми проблесками первых огней. Оттуда пахнуло теплом и россыпью ароматов и обдало звуками живой земли, а дыхание ледников и молчание камня остались позади, и после них воздух Ривенделла был нектаром и амброзией, пищей богов, а ему, смертному, кружил голову, как ни одно вино в мире – а он перепробовал их тысячи. Он крепче ухватился за жесткий спинной гребень Урана, испугавшись вдруг упасть с него вниз. И вот уже стремительно приближаются огни дворца и кроны деревьев, и наконец дракон приземлился на той же лужайке, откуда Алина улетала в Серебристую Гавань в первый день их встречи.
Здесь ничего не изменилось. Так же распахнуты двери дворца, так же витают по трапезной запахи ужина, и так же – в этом он был уверен – горит камин в большом зале, бросая отблески пламени на блестящий паркет. Они прилетели как раз во время ужина, и после прогулки по горам каждое блюдо обретало дивный вкус – хотя, он знал, и без того готовили здесь великолепно.
А потом был вечер у камина, и он впервые услышал, как Алина поет, аккомпанируя себе на гитаре. Голос у нее был не очень сильный, но выразительный и приятный. Он вспомнил, как она пыталась спеть ему у костра, когда только вытащила его в свою степь, и ощутил замешательство – кто знает, понравилось бы ему тогда ее выступление. Сейчас он находил его вполне удачным, даже подпевал ей, но ситуация была совсем иной.
А потом она вела его к отведенной ему комнате, и он молча смотрел на невероятно огромные звезды – Гондор располагался на границе звездного скопления, и гроздья небесных огней склонялись низко-низко к чаше Ривенделла, наполняя ее своим мерцающим светом. Казалось, что этот колеблющийся свет переливается через прорехи в хребтах и там, на огромной высоте, сияет в снегах вершин. Почему-то в Серебристой Гавани у него не возникало таких впечатлений – может, потому, что она была расположена много ниже долины. Но там было море, - такое море, какого он никогда не видел в жизни, все синее в золоте, прозрачное, теплое и ласковое, как нимфа-нереида, и могучее и грозное, как древний Океан, совершенно не похожее на моря Земли, перепаханные теплоходами, подлодками, танкерами, плавучими платформами и плантациями, изрытые подводными станциями, водолазами, аквалангистами и батискафами. Здесь оно было в своей первозданной красе, во всей своей еще неразграбленной и нераздерганной роскоши и мощи, и его могучее дыхание внушало невольный трепет. Маленький городок станции на его берегу был почти беззащитен перед его древней и вечной стихией.
Алина свернула с открытой галереи во внутренний коридор и толкнула дверь в ближайшую комнату, но заходить не стала.
- Располагайся, - улыбнулась она. – Твои покои.
- Алина, не может быть, чтобы ты не приложила руку ко всей этой красоте.
- По-твоему, такое место не может состояться в реальности?
Он вздохнул.
- Не знаю. Может, мы и вправду слишком мало знаем о мире. Здесь все какое-то… преувеличенное, что ли… какое-то книжное…
- Просто нетронутое.
Ее глаза мерцали в полумраке коридора, как звезды. Он почувствовал, как побежали по спине мурашки, а рука сама предательски потянулась к ней…
Он совладал с собой и просто пожал ее ладонь.
- Спокойной ночи, - снова улыбнулась она, повернулась и ушла.
Он долго смотрел ей вслед, даже когда она скрылась за углом, и слушал ее легкие, почти невесомые шаги, потом тряхнул головой, чертыхнулся и пошел спать.

Утро развеяло наваждения ночи и принесло с собой заботы и хлопоты. Алина раздала распоряжения и улетела в Гавань, а в Ривенделле начался грандиозный аврал. Его взяли в оборот очень быстро, и он занялся освобождением комнат, перестановкой мебели, приемом грузов. Он увидел базу геологов на обширном плато к юго-востоку от долины, это же плато использовалось и как посадочная площадка, тут же было футбольное поле, по которому вечерами гоняли мяч – команда геологов на команду Ривенделла, с переменным успехом. В Ривенделле готовились принимать не только временных переселенцев со станции, но и команду «Марко Поло», который вскоре должен был прибыть на Гондор. По этому случаю планировались гуляния и бал.
Первыми в Ривенделл прибыли «вольтеровцы». Буардо был этим немного огорчен, но, как только заслышал про бал, все его огорчения как рукой сняло. Он решил, что ему непременно нужен фрак, и убедил в необходимости подобной одежды и его, и капитана Милоша. Долго выпрашивался у Алины и Тенгиза, и наконец слетал в Серебристую Гавань с мерками, вместе с ним улетела Инга, пожелавшая сшить себе вечернее платье. Вернулись оба в сопровождении ящиков с цветами и деревьями из станционных домов и с сообщением, что корабельного кота за время пребывания в Гавани им найти не удалось.
Ривенделл становился все зеленее, насколько это вообще было возможно. Из Гавани исследователи увозили в первую очередь земные цветы и деревья. А потом начали прибывать люди. Детский смех стал здесь таким же привычным звуком, как и журчание ручьев, залы дворца обживались и перестали пустовать – а ведь он помнил, каким безмолвием встретил его Ривенделл в первый раз.
А потом прилетел «Марко Поло».
Казавшееся огромным плато быстро заполнялось контейнерами, одни из которых сгружались с корабля, другие загружались на него. Кое-кто прибыл на Гондор работать, кто-то улетал и располагался на корабле. Погрузка-выгрузка шла беспрерывно двое суток. Третьи сутки отдыхали, экипаж в полном составе улетел в Гавань, а на четвертые, на вечер, был назначен бал.
Ривенделл преобразился, хотя казалось, что прекрасней долину сделать трудно. Тысячи разноцветных фонариков зажглись в кронах вдоль тропинок с наступлением сумерек, тут и там были расставлены скамейки, появились откуда-то столики с напитками, закусками и фруктами. Дворец утопал в роскоши, увешанный гирляндами фонариков, шариков и цветов, натертый и начищенный до зеркального блеска, пропитанный аппетитными ароматами изысканных блюд и тонкими, дразнящими запахами женских духов. Женщины исчезли почти все разом, и за дверями их комнат свершалось таинство превращения биологов, культурологов, социологов, лингвистов, поварих в сказочных принцесс и королев. Мужчины были в костюмах, смокингах или фраках – так что Буардо не ошибся - и выглядели тем более торжественно, что в этом времени и в этом мире одевались подобные костюмы чрезвычайно редко. Солнце уже скрылось за зубцами гор, когда в залах появились женщины, вызвав всеобщий восхищенный вздох сильной половины.
Мероприятие подчинялось, видимо, определенному ритуалу, потому что негромко игравшая музыка смолкла, все присутствующие отошли к стенам, освободив центр зала, и капитан «Марко Поло», учтиво поклонившись, предложил руку Алине.
Алина была необыкновенно хороша. Не обладая яркой внешностью, всего лишь имея правильные черты, она ухитрилась дать сто очков вперед более молодым и красивым девушкам. Синее с серебром платье, оттенок которого удивительно ей шел, струилось на пол, открывая плечи. Волосы были уложены в высокую прическу, в которой то и дело вспыхивали бриллиантовые капли. Бриллиантовый с темно-синими, в цвет платья, сапфирами гарнитур украшал открытую шею, уши, вспыхивал браслетом на руке. Эту руку она изящно вложила в ладонь капитана, и он провел ее к центру зала, туда, где под гласситом висело кольцо. Они встали на темный круг, она вскинула руку и воскликнула:
- Бал!

И тут же откуда-то из-под потолка посыпались мелкие белые цветы с необычным легким ароматом, вновь заиграла музыка, и капитан и Алина повели танец.
Он смотрел во все глаза. Что ни говори, но она была настоящей королевой на этом балу – царственная осанка, изысканные манеры, изящество каждого движения, и при этом непринужденность и легкость во всем – от взгляда до взмаха руки. Откуда это? Дается ли от рождения или воспитывается на придворных балах во дворцах Толедо и Парижа? Наверное, такой она бывала и на королевских празднествах, и, конечно, не заметить ее было невозможно. Он жадно смотрел на нее и отчаянно жалел о том, что отказался пойти с Мишей в танцевальную студию, когда был на четвертом курсе, хотя Миша приложил все свои таланты, чтобы убедить его записаться. У него даже в мыслях не было пригласить ее на танец – он не смог бы сделать ни единого па, а она словно летела над паркетом, не сбиваясь с такта и при этом успевая разговаривать с партнером. Закончился один танец, начался второй, который Алина танцевала уже с успевшим к ней раньше других Тенгизом. Он же по-прежнему стоял, как вкопанный, у стены, и вдруг разозлился на себя.
С каких это пор он стал таким инертным и нерешительным? Он же всегда был заводилой и душой компании, девушки были от него без ума, он же умел устраивать такие вечеринки, что и во сне не приснятся, но – там, в своем времени. Ему вдруг пришло в голову, что он стал не похож сам на себя – в мучительных поисках выхода в свой мир он стал тихоней вроде Алины – такой, какой она бывала у него в гостях, когда ему случалось ее увидеть. Теперь они поменялись ролями. Он понял вдруг, что вел себя точно так же – она могла ждать его часами, а он был вечно занят друзьями и делами, и было абсолютно не до нее. Теперь он у нее дома. Она отвела ему уголок, а сама занимается друзьями и делами, и ей вечно некогда – некогда даже взглянуть на него, потому что ее ведет Тенгиз и что-то говорит ей, а она смеется. Наблюдая за ними, он сделал вдруг маленькое открытие: Тенгиз влюблен в нее по самые уши, в его взгляде светится какой-то щенячий восторг и обожание, когда он смотрит на нее. А она? Разве женщину обязывает к чему-нибудь улыбка, полуопущенные ресницы, кокетливый взгляд?
Закончился и этот танец и начался вальс. Он пошел было к Алине, но не успел и пригласил стоявшую у стены девушку.
Вести ее было легко, она тоже словно летела над полом, они разговаривали ни о чем – обычные комплименты и дежурные вопросы-ответы, но главное было в другом – он почувствовал наконец атмосферу праздника. После этого вальса он стал возвращаться к самому себе, импровизировать, шутить, смеяться, и вновь почувствовал себя героем, потому что женщины охотно позволяли ему себя очаровывать. В зале, выходящем на балкон, были накрыты фуршетные столы, а на самом балконе к столам можно было присесть, съесть мороженое или выпить чашечку кофе. Он наслаждался каждым мгновением, а потом вновь увидел Алину.
Тенгиз, не отходивший от нее ни на шаг, все-таки куда-то исчез, и она стояла на балконе у перил с бокалом в руках, не торопясь делая глоток и глядя на небо, по которому, заливая все вокруг колдовским золотым светом, плыла полная луна. Он подошел к ней и негромко кашлянул.
- Саша, - улыбнулась она, поворачиваясь, и в глазах ее сияли жемчужные звезды Ривенделла. – Как тебе праздник? Ты не скучаешь?
- Скучать на таком празднике было бы непростительно, - улыбнулся он вполне светски.
Она рассмеялась.
- А ты, оказывается, дамский угодник! Я обратила внимание, что наши женщины от тебя не отходят.
- Ну, это сильно сказано, - отмахнулся он. – И часто у вас тут такое бывает? Или это показательные выступления?
- Что ты имеешь в виду? – спросила Алина, поворачивая с балкона в галерею. Он пошел следом.
- Такой праздник – просто королевский бал!
- У нас мало развлечений, - Алина спускалась по лестнице к выходу. – Периодически еще соревнования устраиваем между базами… Ну, ты видел же, как у нас в футбол играют. Команды образуются, распадаются, начинают уходить в другие виды – волейбол, например. Людям нужно отдыхать и развлекаться, как-то разнообразить свою жизнь. Конечно, мы не можем часто устраивать такие балы, и они проходят только когда прилетает «Марко Поло» - ведь и космонавтам нужна смена обстановки. Новые лица и возможность почувствовать под ногами твердую землю, искупаться в море…
Она вышла из дворца и пошла по тропке в лес.
- И часто они прилетают?
- Три раза в год.
- Нормально.
- В самый раз. И чаще, и реже было бы одинаково плохо. А так – все счастливы.
Они углублялись в лес.
- А ты счастлива?
Она остановилась и повернулась к нему.
- В каком смысле?
- Во всех смыслах, - ответил он, чувствуя, как побежали мурашки по телу от ее взгляда.
- Мы уже говорили на эту тему.
- Разве? Мне кажется, впрочем, что я не получил и тогда ответа.
- А почему мне быть несчастной?
- Ты одна.
- По-твоему, этого достаточно?
- Для женщины – да.
Она рассмеялась звонко и так искренне, что он почувствовал себя неловко.
- Ах вот в чем дело, - говорила она, смеясь. – Оказывается, в моей жизни больше ничто не имеет значения! Ну ты шутник! – снова смех. – Значит, по-твоему, и работа, и дети, и станция, и бал – только бегство от одиночества? Откуда такая дремучесть, Саша? Почему ты считаешь, что я не могу реализовать себя вполне самостоятельно, без мужской поддержки – я не имею в виду коллег? – и, поскольку он молчал, повторила: - Почему ты так считаешь?
- Но я не говорю о самореализации. Я говорю о счастье!
- Это очень важная составляющая счастья, - она снова пошла вперед, увлекая его за собой на какую-то козью тропку, он только диву давался, как она взбирается по ней в бальных туфельках. – Не думаю, что я была бы счастлива, сидя дома на кухне в ожидании мужа – пусть даже горячо любимого.
- А муж не является составляющей счастья?
- Хм… как бы тебе объяснить… Пойми, счастье – это радуга. Многоцветье! Вынь из нее один цвет – и мир обеднеет. Но и это счастье было в моей жизни!
Она остановилась на небольшой скальной площадке, повернулась к нему, и он поразился – казалось, она вся светится изнутри.
- Я не была обделена чудом любви, и поэтому чувствую себя счастливой даже сейчас, хотя я и одна. Мне есть, что вспомнить, и я вспоминаю с удовольствием! Это ты хотел услышать? Меня не тяготит мое сегодняшнее одиночество, как ты, наверное, подумал – ведь в моей жизни есть смысл, она полна и печалей, и радостей, и я не хочу отказываться от одного ради другого. Пусть будет многоцветье!
Она повернулась.
- Пойдем, я покажу тебе радугу.
Они повернули за скалу, и тут же словно кто-то включил мощный звук – перед ними с грохотом падал вниз, в бездонную пропасть, водопад. И в брызгах его под золотым лунным светом рождалась призрачная радуга – едва уловимый ореол нежнейших оттенков спектра, не столь яркий, как солнечный, но не менее прекрасный. Казалось, что тончайшая радужная ткань вот-вот порвется под напором грохочущего потока, но луна продолжала ткать по водяной кисее свой волшебный рисунок.
Алина передернула плечами, и он поспешил накинуть на ее обнаженные плечи свой пиджак – у воды было довольно холодно. Они постояли еще несколько минут, а потом пошли вниз, и шум водопада словно отрезало, стоило повернуть за скалу.
- Я никогда не видел ничего подобного, - произнес он тихо.
- Ривенделл – земля чудес, - ответила она с едва уловимой иронией.
Он шел теперь впереди и помогал Алине спускаться по камням. Ее рука была сухая и теплая, и он вдруг повернулся и обнял ее, прижав к себе всем телом, и ее удивленные глаза оказались прямо у его глаз, и губы – у губ. Окажись в его объятиях другая девушка, он бы поцеловал ее, не задумываясь, но перед ним была Алина, и его останавливали тысячи мелочей – и остатки прежней досады, и неясность собственных мотивов такого поведения, может, даже страх перед влюбленностью, и то, что она оказалась для него абсолютной незнакомкой, и ее королевские манеры, способные охладить и более горячую голову, чем у него сейчас, и подсознательный страх перед ее реакцией, в котором он не решался признаться самому себе, и еще многое, чего и словами-то не опишешь, но что за долю секунды промелькнуло в его мыслях и удержало от поцелуя.
Алина не оттолкнула его сразу, хотя он почувствовал, как она немного отстраняется, упираясь руками в его плечи и откинув голову. Но и провоцировать его не стала, молча глядя ему прямо в глаза, и в глазах ее сияли звезды, а в густой тени у уголков губ таилась насмешка. В тот момент, когда пауза грозила затянуться до неловкости, она произнесла спокойно, но не без удивления:
- Что это на тебя нашло?
- Ты прекраснейшая из всех на этом празднике, - произнес он тихо, отпуская ее. – Прости, я, наверное, не должен был этого делать… но не смог удержаться.
- Будем считать, что это был предлог для комплимента, - улыбнулась она, немного помолчав, потом проскользнула мимо него и пошла впереди по тропке.
Он шел следом, молча, и в его голове был такой сумбур, что он даже не пытался в нем разобраться. Мерцали бриллианты на ее шее и в прическе, и чуть шуршало платье, и он все ждал, что вот она обернется со своей загадочной полуулыбкой. Но она не оборачивалась, а он гадал, как же он видел в ней домашнюю клушу, когда она, оказывается, такая энергичная и легкая на подъем.
Они приближались к дворцу, уже слышались музыка, песни и смех, замелькали фонарики в листве, кто-то разговаривал в скрытой темной зеленью беседке чуть в стороне от тропы. Алина отдала ему пиджак – в нем больше не было надобности, но теперь от него исходил едва уловимый аромат её духов. Потом им стали попадаться парочки и компании, где-то в стороне звучала гитара, потом к ним приблизились две девушки, и, разглядев, кто перед ними, бросились к Алине.
- Донна Алина, - затараторили они, - пойдемте с нами, мы хотим костер, а разжечь нечем!
Алина с улыбкой повернулась к нему, взглядом приглашая его за собой, и пошла вслед за девушками. Он поплелся следом, выбрался на поляну, посреди которой был сложен хворост, и увидел самое необыкновенное зрелище.
Алина сложила ладони лодочкой, уставилась в них, что-то пробормотала и резко откинулась назад – с ее ладоней слетела огненная птица, устремилась к костру, села на сучья и превратилась в пламя. Кто-то восхищенно ахнул, кто-то захлопал в ладоши. Сам он стоял остолбенев – это было настоящее волшебство.
- Как ты это делаешь? – спросил он, когда они подходили к неприметной двери, ведущей во дворец.
- Я могу объяснить, но ты не поймешь. Такие вещи живут несколько секунд.
- Этому можно научиться?
- Научиться можно всему.
Он снова почувствовал себя на лекции, но они уже приблизились к залу, где продолжались танцы. Алина взяла с подноса бокал шампанского.
Навстречу им через зал уже шел Тенгиз.
- Он тебе нравится? – спросил он тихо.
- Кто? – удивилась она.
- Тенгиз.
- Он мой помощник, - Алина пожала плечами. Тенгиз пробирался среди танцующих.
- А ведь он тебя любит.
Ее брови удивленно взмыли вверх. Тенгиз подошел наконец к ним.
- Как вам ночной Ривенделл? – поинтересовался он.
- Великолепен, как всегда. Я показывала Саше лунную радугу.
- О, прогулка стоила того.
- Да, впечатляет, - согласился он.
Ему показалось, что Тенгиз внимательно вглядывается в него. Смотреть на Алину было бесполезно – она обладала придворной выдержкой, и судить о чем-либо по ее внешнему виду было бессмысленно. Он постарался тоже быть бесстрастным. Получилось или нет, но Тенгиз просто пригласил Алину на танец, и они закружились по залу.
Он ушел из дворца с твердым намерением больше туда не возвращаться, присоединялся то к одной компании, то к другой, но наконец устал от всех и забрался на облюбованный еще в первую неделю скальный уступ. С него была видна вся долина – костры, огоньки, ярко освещенный дворец с танцующими, играющими, попивающими кофе и поедающими мороженое людьми. Иногда он различал там синее с серебром платье Алины и думал о разительных переменах, произошедших с ней и с ним.

17.

В ее мире он чувствовал себя скованно с самого начала – с того момента, как проснулся у костра. В своей реальности он привык жить бурно и деятельно, но и там случались моменты, которые надо было переждать – когда от тебя ничего не зависит, и ты просто смотришь на ситуацию, ожидая, пока она решится независимо от тебя. Такие пережидания всегда тягостны, как любая неопределенность, и ты сперва тихо бесишься от невозможности повлиять на происходящее, потом может произойти взрыв активности, если наметились подвижки, но если такой момент затягивается, то постепенно приходит состояние полного пофигизма – если раньше тебе нужен был какой-то определенный результат, то теперь тебя устроит уже любой, неважно, желательный или нежелательный, только не нулевой. Он понял, что вот уже много лет живет в состоянии такого пофигизма – выйти из ее сна он сам не мог и ее найти тоже не мог. Он ждал перемен со стороны, практически не вмешиваясь в происходящее и плывя по течению, и в конце концов стал не похож сам на себя – если бы его встретил тут кто-то из реальных друзей и знакомых, его бы просто не узнали. Волей-неволей он стал философом – а как иначе, когда только и думаешь о проблемах соприкосновения и взаимопересечения разных реальностей и их вероятной стабильности. Тут не поможет никакая математика, можно только строить предположения. Из-за этого он почти полностью утратил свойственный ему прагматизм и приобрел восточную созерцательность. Космос приучил его к железной дисциплине – этого за ним тоже не водилось, хотя он и считался достаточно обязательным. Интересно, подумал он, утрачу я эти качества, когда проснусь? Вот еще один риторический вопрос, решить который может только эксперимент.
Он попытался решить для себя, насколько ему нравится этот его новый облик. Пожалуй, он несколько суховат, чересчур правилен… но здесь ведь иначе нельзя. Все вокруг такие, и не становятся от этого скучными. Вон как веселятся, ценя каждую минуту, хотя спокойно могут жить двести пятьдесят лет. И синее с серебром платье мелькает то здесь, то там, сопровождаемое вспышками бриллиантов…
Он понял вдруг Алину. Получив в свое распоряжение бесформенный материал, она просто создала себе условия, в которых могла чувствовать себя комфортно, а потом приступила к самореализации. Став частью своего мира, она уже не могла влиять на глобальный ход событий, они шли своим чередом уже независимо от ее воли. Распорядиться полученными условиями можно по-разному, но ей, похоже, удалось использовать их по максимуму и прожить интересную и насыщенную жизнь. Ему вдруг пришло в голову, что она взяла реванш за то, что была неудачницей в реальности… во всяком случае в любви. Интересно, что она будет делать, когда зазвенит будильник и они проснутся – каково будет спускаться с небес на землю! Он-то был вполне благополучен, а вот она – точно нет, раз случилась такая вот фантастика.
А что будет делать он сам, когда зазвенит будильник? Вернется к привычному образу жизни? Женится на какой-нибудь Светлане, будет расширять бизнес, менять машины и костюмы, сидеть с приятелями в ресторанах? В отпуск полетит в Таиланд или на Мальдивы…
Скучно. То ли дело слетать в отпуск куда-нибудь на Эдепру в гости к друзьям-депрянам. Или в тот же Ривенделл…
Он заметил, что костры стали гаснуть, а рассыпавшиеся по долине люди потянулись во дворец, и решил присоединиться к ним.
Летние ночи коротки, и близился рассвет, и праздник подходил к концу. Он успел подойти только тогда, когда в руках у всех уже горели бенгальские огни, а над долиной расцветали фантастические цветы фейерверка. Но погасли и они, музыка умолкла, и стало видно чуть просветлевшее небо, и огромный зал освещали только отблески пламени камина. Тихо и незаметно все разошлись по комнатам, чтобы подняться только к обеду.

Через две недели после отлета «Марко Поло» поднялась невообразимая суета – активизировался вулкан. Станцию залихорадило, в Ривенделле сбивались с ног, пристраивая последних эвакуированных, вещи и оборудование. «Вольтеровцы» ходили расстроенные – им так и не удалось найти кота. Алина, последние два дня мотавшаяся между Гаванью и Ривенделлом, посуровевшая и уставшая, пообещала взять поиски под свой контроль. Улетать она собиралась утром. Вечером Ривенделл немного тряхнуло – зазвенели стекла, качнулись люстры в комнатах. Алина созванивалась с сейсмологами и вулканологами, но, по-видимому, им удалось отговорить ее от ночного полета по горам. Однако прежде, чем ложиться, она зашла к нему в комнату и предупредила, чтобы он был готов в любой момент лететь с ней в Гавань «за своим котом».
«Любой момент» не заставил себя ждать. Она заколотила в дверь перед рассветом:
- Спускайся быстро!
Он слетел вниз, даже толком не проснувшись, одеваясь на ходу. Уран ждал их на знакомой лужайке, Алина сунула ему в руки какой-то бутерброд и флягу с водой, и они полетели.
- Больше девяти баллов, - сообщила она по дороге. - Вулкан взорвался, к счастью, наши ребята успели отойти. Мощнейший выброс пепла в высокую атмосферу, остров практически перестал существовать.
- Когда придет волна?
- Ну, несколько часов ей потребуется, чтобы до нас дойти. Во всяком случае, мы успеем прилететь и окинуть взором наши владения.
- А найти нашего кота?
- Не знаю, - честно призналась она. – Если он где-нибудь в лесу, то мы бессильны. Он у вас одичал от свободы.
Справа от них небо начало светлеть, облик гор менялся с каждой минутой. Успело взойти солнце, прежде чем между вершинами в поле зрения появились Белые башни. Они приземлились на верхней смотровой площадке, и Уран сразу взмыл вверх, а площадка вновь наполнилась людьми, освободившими ее для приземления. Кто-то принес столик с легкими закусками и водой, а к Алине сразу подбежали несколько человек и стали наперебой что-то объяснять.
Он взял кусок хлеба с мясом и какой-то местный овощ, отошел от них и уставился на станцию внизу. С ней произошли разительные перемены.
Серебристая Гавань вымерла. Ни единого суденышка на обманчиво спокойной воде. Маяк стоит без крыши, как труба, и без стекол. Дома словно разорены – пустые глазницы окон и проемы дверей, почти все без крыш. Кое-где вдоль стен – бесформенные глыбы строительной пены. Подвесные мосты через реку демонтированы. И ни ветерка, и птичьи трели звучат странно и неуместно, и лучи солнца освещают пустынные белые улочки.
Принесли несколько биноклей и две подзорные трубы, их стали передавать из рук в руки. Взгляды присутствующих были обращены к морю, кто-то стал поглядывать на часы. И вдруг пожилой океанолог, смотревший вниз, на станцию, произнес:
- Кот там, что ли, бегает?
Алина протянула руку, не глядя, и ей вложили в нее бинокль, но и так было видно, как по белой набережной мечется черный кот.
- Ну, вот и нашелся, - улыбнулась она, поворачиваясь и отдавая бинокль, потом взяла свисток и свистнула.
- Алина, времени мало, не рискуйте! – посоветовал океанолог.
- Мы быстро, - спокойно кивнула она, наблюдая, как подлетает дракон.
И тут кто-то сказал:
- Волна.
Алина была уже в седле.
- Я мигом!
- Нет! – завопили ей вслед почти все. Уран, набирая скорость, понесся вниз.
Горизонт поднимался, сверкая на солнце. Казалось, что дракон и Алина летят очень медленно.
- Дура, - чуть не плакал пожилой ученый. – Кот все равно убежит, дракона испугается. Зачем так рисковать! Она же не успеет!
- Это корабельный кот, он не убежит, - возразил он уверенно. – Он знает, что безопасно только там, где люди и движение.
Кот черной точкой мчался вверх по набережной и, наверное, истошно орал, как и положено с перепугу. Дракон пикировал на перекресток, к которому бежал кот. А в гавани начало обнажаться дно – волна забирала воду, медленно нарастая. Гребень ее пенился, подножие бурлило, натыкаясь на невидимые препятствия силовых полей, она становилась огромной, и станционный поселок перед ней казался просто игрушечным. Затаив дыхание, все напряженно следили за поединком в скорости дракона и воды. Волна накатывалась к бухте станции и, наконец, обрушилась на нее – тонны воды вперемешку с илом и песком, водорослями и морскими животными. Поток понёсся вверх по улицам.
Тем временем дракон достиг перекрёстка, и Алине не пришлось даже выпрыгивать – кот стрелой взлетел к ней на руки, и Уран начал разворачиваться, тяжело взмахнув большими кожистыми крыльями, а через набережную перехлестнула тяжёлая волна, соединившись с потоком с улицы.
Все разом тихо ахнули – гребень накрыл Алину с драконом, но уже через секунду они вынырнули из взлетевших вверх клочьев пены, мокрые, но вполне живые и здоровые, и еще через несколько минут были уже на площадке.
На руках у Алины, оставшейся без единой сухой нитки, сидел кот, такой же мокрый, но смирный и молчаливый. Она улыбалась открыто и весело, и во всех ее движениях сквозил азарт – она победила в борьбе со стихией. Кота отпустили, и он, отряхнувшись, присел возле его ног и начал вылизываться. Внизу грохотали волны, галдели птицы, взлетевшие со своих гнезд, с треском рушились обломанные водой деревья.
- Не стоило того, - хмуро бросил бледный океанолог. – Идти на смертельный риск из-за кота…
- Валентин Георгиевич, - улыбаясь, отвечала Алина, - не стоило спасать его с гибнущего корабля, чтобы потом утопить.
Он вдруг вспомнил, как на семинаре в Звездном зашел разговор о том, что делает человека человеком. Седой профессор с улыбкой слушал разные мнения, высказываемые студентами, которые тут же спорили друг с другом. Социальный фактор? Но и у животных складываются сообщества, подчас с весьма сложной иерархией. Язык, речь? Очень важно, но сигнальные системы, пусть и не столь сложные, существуют и в природе. Абстрактное мышление? Безусловно, один из важнейших факторов… А потом профессор назвал то, до чего не додумался никто из них – иррациональность поведения. И пояснил на примере. В природе, говорил он, животное никогда не пойдет на неоправданный риск. Только если существует угроза жизни ему самому или его потомству. Человеку же свойственны поиски приключений. Иногда люди рискуют из того, что называется сентиментальностью – и приводил пример из Пушкина, где кузнец в повести «Дубровский», рискуя жизнью, спас из огня кошку. В природе такое немыслимо.
Алина, не задумываясь, бросилась на помощь коту. А он сам, разве он не остановился у оранжереи – тогда, когда счет шел на доли секунды? Он ведь тоже не думал о риске, как, скорее всего, и Алина, просто считал себя не вправе бросать на произвол судьбы живое существо. Может, и вправду Аза права, и в нем сидит еще немало достоинств?
На Башнях не было никакой суеты. Алина ушла вниз и вернулась оттуда уже переодетая, вытирая полотенцем свои роскошные волосы, густые и длинные. Небольшая группа во главе с Валентином Георгиевичем отошла к краю, в руках у них были какие-то корзины и небольшие резервуары с водой, они готовились идти на станцию, как только схлынет вода. Тенгиз работал на связи, переговаривался с разными группами, время от времени окликал Алину и что-то ей сообщал, руки у него еще немного дрожали – он сильно испугался за нее, хотя не сказал ни слова. Внизу речушка превратилась в бушующий поток, который несся по набережным, забирая в себя воду с улиц, превратившихся в ручьи и реки, унося в море поваленные деревья и легко ворочая огромные валуны. Бинокли рвали из рук, стараясь рассмотреть, насколько серьезно пострадала Гавань. Разрушения были – исчезли парапеты набережных, обрушились перекрытия и часть стен, хотя и не везде. Деревья были обломаны, зелень смыта, и вместо нее на зданиях висели бурые водоросли.
- О нет! – воскликнул вдруг кто-то из биологов. – Они нас опередят! Предупредите, когда вторая пойдёт!
И вся группа кинулась к станции, над которой готовились пировать морские птицы и драконы.
Алина повернулась к Тенгизу.
- Как только Ашот выйдет на связь, скажи, чтоб немедленно возвращался на базу.
Тенгиз кивнул.
После полудня начали чистить станцию.

Алина, осунувшаяся и постаревшая, сидела без движения в кресле перед блоком связи. На столе перед ней царил страшный беспорядок, во втором кресле были брошены какие-то тряпки, и на них дремал корабельный кот. После наводнения прошла неделя, а от группы Ашота не было ни слуху ни духу. Все остальные либо прибыли на станцию, либо отзвонились, что у них все в порядке, но именно эта группа работала в южных районах, побережья которых должны были принять на себя удар стихии.
Он колебался, как вначале, не зная, стоит ли заходить. Однако кот поднял голову ему навстречу, Алина повернулась, увидела его и сказала устало:
- Заходи, заходи. Как там, внизу?
Всю эту неделю он трудился, как и большинство мужчин, не покладая рук, приводя Серебристую Гавань в божеский вид. Сейчас шли уже отделочные работы – крыли крыши, вставляли последние рамы и двери, ставили новый парапет на берег утихомирившейся реки и ремонтировали поврежденные мостовые. Алинину резиденцию восстановили буквально за день, работая дружно все вместе. Пена отлично сохранила и паркет, и лестницу, и оставалось только вернуть на места мебель и занавеси, но на это уже время тратить не стали, и сейчас во дворце были только две жилые комнаты и кабинет. Алину буквально выгнали из Белых башен отдыхать, но об этом не могло быть и речи.
- Начали прибывать люди, - ответил он. – Гавань обживается.
- Хорошо, - ответила она рассеянно и замолчала.
- Ты бы прилегла, - осторожно произнес он.
- Не могу я прилечь, - она поднялась с кресла и нервно заходила по комнате. – У меня там семь человек, а я не знаю, что с ними случилось. Почему не выходят на связь. Почему не вернулись на станцию. Может, их надо срочно спасать, а у нас тут…
Она не договорила, но он и сам знал, что в Ривенделле вчера прооперировали оператора мобильной ТПУ, который обычно уходил вместе со спасательной группой. В Белых башнях уже говорили вслух о том, что посылать со спасателями некого – второй оператор был бы для станции уже роскошью.
- Я сам оператор ТПУ, - сказал он. – Если надо, я могу пойти с группой.
- Тебя три дня гримировать придется, - вздохнула она. – И местных особенностей ты не знаешь. Прежде, чем первая группа внедрения ушла на задание, мы несколько лет изучали планету – что можно есть, что пить, какими маршрутами идти через горы к базам, не говоря уже о языке и обычаях местных народов. А ты не знаешь абсолютно ничего.
Он пожал плечами. В сущности, она права, но предложить он был должен. Внешность у него, конечно, не совсем та, что надо, да и местности он не знает. Но он был уверен – если придется организовывать спасательную экспедицию, Алина возглавит ее сама.
И в этот момент зазвенел аппарат.
Алина метнулась к нему – глаза горят, пальцы летают по пульту.
- Гаянэ! – радостно вскрикнула она, едва увидев на экране собеседницу. – Ты где? Сколько вас?
- Я в Ривенделле, - заговорила с акцентом изможденная женщина уставшим голосом. – Нас двое – я и Варужан. Остальные в тюрьме Арриноры, их собираются перевозить в столицу. Обвиняют в потопе. Я уже все написала…
- Хорошо, отдыхай, Гаянэ. Мы постараемся их вытащить.
Не успела Алина прервать связь, как аппарат вновь зазвенел. На этот раз на экране был Тенгиз.
- Будем собирать группу? – спросил он, даже не поинтересовавшись, знает ли Алина последние новости. – Если да, кого поставим на установку?
После секундной паузы Алина метнула взгляд в его сторону.
- У меня есть кандидат. Мы даже можем сэкономить на связисте в пользу эксперта или врача. Собирай группу. В течение получаса я с тобой свяжусь.
Тенгиз отключился, Алина вызвала Ривенделл и попросила найти ей капитана Милоша. С ним разговаривала довольно долго, объясняя необходимость в хорошем операторе, тем более когда он же еще и связист. У нее был великий дар убеждать людей, так как он знал капитана и знал, что тот будет упираться, ведь он продолжал отвечать за членов своего экипажа. Сошлись на том, что документы, передающие ответственность, будут подготовлены через час, после чего она вызвала Тенгиза, надиктовала ему текст по телефону и сказала, что вылетает к Белым башням. Свистнула Урана, и через семь минут дракон доставил их на место.
Большой трехэтажный корпус был ярко освещен, никто не экономил электричество, и внутри царила деловитая суета. Тенгиз, необычно темный, выскочил им навстречу.
- Кто на ТПУ-то будет?
- Вот он, - Алина кивнула на него. – Забирай на грим и инструктаж. Бумаги где?
- В кабинете.
И Алина убежала в одну сторону, а его утянули в другую. В большой комнате, похожей на операционную, его раздели догола, уложили на большой стол и стали натирать какой-то жидкостью, одновременно занялись волосами, стали прилаживать искусственный нос. Все это время Тенгиз инструктировал его насчет обязанностей:

а дальше? почему на полуслове? Я требую продолжения банкета!)))

sasori, ой прости, слишком много текста. Вот тебе продолжение:

- Установка у нас стандартная. Твоя легенда: ты у нас немой, с нами общаться будешь телепатически. От повозки – ни на шаг, ты обеспечиваешь прикрытие. Не вздумай ввязаться в какую-нибудь историю, что бы ни происходило, ты не имеешь права вмешиваться.
Гримерша, занявшаяся его ступнями, вздохнула.
- Надо ж было Изе запустить язву! Я ничего не хочу сказать, парень ты, конечно, складный, - эти слова были обращены к нему, - но там же не просто кнопки на пульте нажимать надо. Изя уже восемь лет в этой среде варится, уже страну знает.
- Думаю, у нас нет выбора, - отрезал Тенгиз. – Саш, только без обид. Я не сомневаюсь, что технику ты знаешь отлично, но у нас еще спецподготовка требуется. Я тебя умоляю, не делай там глупостей. Золото свое оставишь здесь.
- Я постараюсь, - ответил он, понимая, что Тенгиз прав. – И обижаться мне не на что. Вот только ожерелье я возьму с собой, без него никуда не пойду, - он пережил шумный вздох Тенгиза. - Большая у нас группа?
- Семь человек, включая тебя. Общая легенда – театральная самодеятельность.
- Донна с вами? – спросила гримерша.
Тенгиз фыркнул.
- Разумеется! Ты как будто её не знаешь.
Его усадили, и молодой парень притащил откуда-то целый ворох тряпья – «костюмов», как сказал Тенгиз. Начались подбор и примерка.
Группа была полностью готова и экипирована только к утру. На счету была каждая минута, и вместо отдыха операторы базы поднесли уходящим по стопке густого зелья ядовито-салатного цвета. Он выпил венты – так назвала напиток Алина – и почувствовал себя свежим и отдохнувшим, как после хорошего сна… сна под звездами Ривенделла, добавил он мысленно. Маршрутные карты отхода на ближайшую к месту операции базу, то есть в Ривенделл, были распределены между всеми и надежно спрятаны.
- Присядем на дорожку, - сказал кто-то.
Они молча присели, потом встали и забрались в странного вида повозку, в которую впряжены были местные лошади – каттуры, невзрачного вида животные, покрытые жесткой безволосой кожей, смахивающей на панцирь. Каттуры нервно подергивали слоноподобными ушами, стоя на большом металлическом диске в центре огромного, напичканного аппаратурой зала в цокольном этаже.
- Готовы? – спросил кто-то из операторов, в белых халатах следящих за расположенной вдоль стен аппаратурой.
- Отправляй, - Алина подняла руку.
И зал исчез.

Фиона Амберская, вот теперь буду ждать завтра.)))

как же хорошо. Какая красивая сказка. В ней тепло...