18.

Каттуры неспешно вытаскивали повозку с расхлябанной лесной колеи на большую дорогу, более утрамбованную и удобную, по которой от побережья плелись угрюмые люди и разбитые телеги с разномастным скарбом. Уцелевшее население покидало разоренный водой край. Спасательная повозка, казавшаяся в ярко освещенном зале истрепанной и грязной, выглядела сейчас почти роскошно, и на нее поглядывали со злобной завистью. Рафик, профессионал-спасатель, сидевший на козлах, держался края дороги и понукал каттуров. Те сперва прибавляли скорость, потом снова переходили на свой медлительный шаг. Спасатели держали путь к столице, на северо-восток, огибая южные отроги гор. К середине дня одолели километров пятьдесят и прибыли в небольшой городок, где решили дать пробный концерт. Пока все готовились к выступлению, Тенгиз растворился в толпе, начавшей собираться в предвкушении зрелища.
Сам он, согласно предварительному договору, остался в повозке и с удивлением смотрел, как ловко Рафик жонглирует предметами, как Алина ходит по канату и крутит сальто, демонстрируя прекрасную акробатику, как вынырнувший невесть когда из толпы Тенгиз метает ножи в деревянный щит, у которого стоит все та же Алина с дерзкой улыбкой и без тени страха, как танцуют Ася и Котэ под аккомпанемент Овика. Все спасатели имели специальную подготовку. Потом Алина пошла собирать деньги, а Тенгиз снова исчез.
Вернулся он уже после того, как рассосался народ, а повозка остановилась у трактира на окраине, и вернулся с целым ворохом новостей.
- Что сказать? Порты разрушены, деревеньки смыты начисто, людей не успевают хоронить – это тех, кого нашли, остальные смыты в море, и у берега крутятся такие стада пальез, что рыбаки отказываются покидать землю.
- Какова полоса разрушений? – поинтересовалась Алина.
- М-м-м… - Тенгиз возвел глаза к брезентовому потолку повозки, производя в уме какие-то вычисления. – Около четырнадцати километров. Это в низинах, в долинах рек. Там, где близко предгорья, конечно, меньше. Но сильно пострадали портовые города и рыбацкие поселения, ведь они стоят на самом берегу. Говорят, что половина Рункода провалилась под землю вечером, а вторую половину море съело утром. Ну чисто Лиссабон или этот… Порт-Ройяль, кажется.
- Как же наши сейсмологи такое пропустили? – удивился Рафик. – Это же не меньше восьми баллов.
- Достаточно шести, если там разлом, - возразила Ася. – А шесть, наверное, было. В Ривенделле четыре было, да? (Три и восемь, - отозвалась Алина). Так до нас оттуда пятьсот километров.
- Давай дальше, - прервала Алина эти рассуждения. – Что люди говорят?
- Да по-разному, как обычно. Одни считают небесной карой. Другие – кознями чертей или – обратите внимание! – колдунов. Уже слышны призывы найти виновных. Много жертв и разрушений, все напуганы. А теперь слушайте внимательно. Мне удалось узнать, что наших уже вывезли из Арриноры и сегодня вечером должны доставить в Уттон, где они переночуют и утром двинутся в столицу.
- Успели, - с облегчением вздохнула Алина, невольно улыбаясь и совершенно не интересуясь, каким образом Тенгиз раздобыл эти сведения. – Ну, теперь обедаем – и в Уттон! К ужину как раз доберемся.
И вновь, зайдя в придорожный трактир, он очутился на старинном гобелене, по ту сторону экспозиции. Вся группа уселась в дальнем углу у окна, и расторопный трактирщик, смуглый и горбоносый, принес кувшин нежного розового вина, тоненькие ломтики мяса на глиняной тарелке, местные лепешки, плошки с соусами и большое блюдо овощей. За другими столиками обедали уставшие и запыленные путники, в противоположном углу громко хохотали над кружками прилично и чисто одетые мужчины – явно местные завсегдатаи, подумал он, воскрешая в памяти таверны средневековой Европы, где он пил пиво и вино. Потом Тенгиз пошел расплачиваться и купил маленькую зеленую бутылочку, горлышко которой было замазано глиной.
В бутылочке была вента. Ее перелили в две маленькие плоские серебряные фляжки и тщательно закупорили. Отъехав от городка на несколько километров, вышли на связь с Гаванью и сообщили о своих передвижениях, а потом двинулись дальше.
Теперь повозкой управлял Тенгиз, а Рафик, Овик и Котэ возились внутри, рассовывая веревки, какие-то сетки, хитрые приспособления непонятного назначения, ножи и отмычки так, чтобы их было легко достать. Ася и Алина проверяли аптечку, упрятывая в карманы и складки своих юбок стерильные бинты, йод, фляжки с вентой и еще какие-то мелочи. Солнце медленно склонялось к западу, к холмам, сменившим гордые вершины, за которыми скрывался Ривенделл. Он проверил аппаратуру – все работало отлично, техники постарались на славу. Потом они с Алиной сели в задке, свесив ноги и глядя на пыльную придорожную траву.
- Ну, как тебе здесь? – поинтересовалась Алина.
- Похоже на Землю. Эта раса, должно быть, раньше жила в горах?
Алина кивнула.
- Наши антропологи тоже так думают. Много характерных черт.
- Они сильно отличаются от нас?
- Анатомически не очень. Видишь ли, сходные условия диктуют определенный тип организма…
- Вижу, - улыбнулся он. – Но они жили не…
- Не в Западной цепи, нет. Тут на юго-востоке тоже есть обширный горный массив, не столь высокий, как наш, более плодородный и сглаженный. Предположительно эти ребята пришли оттуда.
В этот момент Тенгиз произнес:
- Патруль.
Повозка продолжала неспешно ехать по дороге, но теперь все, кто сидел внутри, смотрели на четверых солдат, патрулирующих дорогу с пиками наперевес. Они остановили повозку окриком, задали вопрос. Тенгиз ответил что-то. Солдаты заглянули внутрь, потребовали, чтобы все вышли и полезли в повозку. Спасатели безмятежно ждали, жмурясь на солнце. Солдат, смотревший их скарб, вдруг разразился длинной тирадой и извлек на свет божий ножи, только что тщательно рассортированные мужчинами. Тенгиз спокойно объяснял ему что-то, потом Алина легла, раскинув руки, прямо в пыльную придорожную траву, и Тенгиз вроде бы небрежно вогнал ножи в землю вокруг нее. Солдат тыкал пальцем в каждого, и те коротко что-то отвечали, потом ткнул в него. «Молчи», - потребовал Тенгиз мысленно, потом что-то сказал солдату и стал жестикулировать, а сам в это время спрашивал его: «Ты что-нибудь умеешь?» - «На гитаре играть». – «На имге сможешь?» - «Попробую». Тем временем Котэ, довольно мрачный, принес из повозки музыкальный инструмент с шестью струнами, как на гитаре, и он продемонстрировал свое искусство. Алина крутнула сальто, Овик тоже что-то сыграл, Ася и Котэ исполнили нехитрый танец, Рафик пожонглировал. Солдат еще покопался в повозке, но ничего криминального не нашел и отпустил группу с миром.
- Фух, отделались, - с облегчением произнес Рафик, когда они порядком отъехали от патруля. – А ты у нас, оказывается, артист, - улыбнулся он ему. – Кто бы мог подумать!
- Как они установку не увидели? – удивился он.
- О, это вопрос к Тенгизу, - рассмеялась Ася, лукаво поглядывая на помощника Алины. – Он у нас великий мастер гипноза.
На горизонте показался Уттон.

Каменная стена тюрьмы с малюсенькими окошками выходила на единственную в городке площадь, в дальнем конце которой возвышался каменный помост. Был он многофункциональным – использовался и для казней, и для официальных мероприятий, и для театральных выступлений. Повозка спасателей остановилась как раз у помоста, и стали опять готовиться к выступлению. Но на сей раз Тенгиз не исчез в толпе, а встал, молчаливый и сосредоточенный, у повозки, и устремил свой взгляд в оконца тюрьмы, пытаясь телепатически связаться с узниками. Иногда в окошках показывались лица, но земляне не выглянули ни разу. Тем временем площадь стала заполняться – сперва прибежали ребятишки, потом начали подтягиваться взрослые, ожидая зрелища. Как только людей стало побольше, Тенгиз отделился от повозки и растворился в толпе, мелькнув уже под самыми окнами тюрьмы. Алина, не участвовавшая в разворачивании сцены, вдруг оживилась.
- Он их нашел, - сообщила она шепотом. – Теперь надо передать им инструмент. У тебя аппарат готов?
- Всегда готов, - буркнул он тихо. – В любой момент можем уйти.
Но до этого пока не дошло. Спасатели начали представление.
На сей раз ножи метал Овик. Тенгиз появился один раз в повозке, забрал сверток с веревкой на узлах, отмычкой, добрыми кусачками и парой ножей, и вновь исчез. Представление затянули до темноты, и Рафик с Овиком жонглировали горящими факелами с двух сторон каната, на котором, взлетая прямо к огням, чудом не касаясь их, заставляя зрителей замирать с открытыми ртами, кувыркалась Алина. Котэ и Ася поддерживали их нехитрой музыкой. Наконец выступление закончили, собрали деньги и свернули реквизит. Тенгиз больше не появлялся.
Алина уселась в повозке и сосредоточилась. Когда она подняла голову, лицо ее было мрачнее тучи.
- Не везет нам, - констатировала она. – Сбежать-то наши сбежали, а уйти далеко не могут. Побег обнаружили быстро, и патрули стянуты к городу.
- Такого раньше не было, - встревоженно заметил Рафик. – Пусть идут сюда, придется перемещаться прямо с площади.
- С ума сошел, - сказала Ася. – У тюрьмы двойные патрули выставлены, а ты – на площадь…
- Правильно, - согласился Овик. – Алина Борисовна, надо уйти нам отсюда. Пусть они только до повозки доберутся, Саша нас перебросит, да и дело с концом.
И тут, протяжно завывая, на помост поднялся глашатай. Из сбивчивого из-за нараставшей тревоги и волнения перевода он понял, что все передвижения по городу запрещены почти до девяти утра. За ослушание – тюрьма. После этого площадь оцепили.
Бурное совещание в повозке закончилось тем, что Ася и Алина вылезли и пошли через площадь к солдатам, стоявшим возле тюрьмы. Было видно, что они долго разговаривают, смеются и явно кокетничают с офицером стражи, который распорядился наконец дать им какой-то пропуск и сопровождающего. По легенде, артисты еще не успели поужинать, и девушек выпустили до ближайшего кабачка. Это было наполовину удачей, могли не выпустить вовсе, но они должны были попытаться взять разрешение на выезд повозки с площади, а это не удалось. Правда, сопровождающий был неожиданной помехой, но его появление было вполне логично – так Асю с Алиной без задержек пропустят любые патрули.
Он связался с базой, объявил готовность номер один, поставил аппарат в режим ожидания, и стали ждать. Время тянулось бесконечно. Наверное, ночь подходила к концу, когда бесшумно распахнулся полог, и в повозке появились трое разведчиков, оборванные и измученные.
- Где Тенгиз? – шепотом спросил Овик.
- Сейчас будет. Еле проскочили патруль, - ответил один из пришедших.
В ночной тишине слышен был разговор и женский смех. Ася и Алина отвлекали стражу. Потом появилась Ася с корзиной продуктов, и тут послышались крики и свист.
- Заметили! – ахнул Рафик. – Ну да черт с ним, лишь бы заскочить успели! У тебя все готово, Саша?
- Да, готово, - отозвался он, переводя аппаратуру в рабочий режим. Осталось нажать только одну кнопку, лишь бы собрались все. – Где они там копаются? Где Алина… Борисовна?
Овик вылез на козлы впереди и охнул. Забыв об инструкциях, он выскочил следом и увидел, как у тюрьмы Алина борется с солдатами. В повозку еще кто-то забрался, слышались крики, со всех улочек бежала стража, и площадь вмиг осветилась светом факелов. Алине удалось вырваться, и она побежала к повозке, ее преследовали солдаты, а навстречу ей бежал Тенгиз, вынырнув откуда-то из чернильных теней у помоста. Потом что-то произошло, Алина упала. Овик хлестал каттуров, но те успели заснуть и теперь совершенно не желали брать в галоп, просыпаясь медленно и неохотно. Тенгиз тем временем успел добежать до Алины раньше солдат, подхватил ее и повернул к повозке. К повозке кинулись стражники. Он соскочил с козел и ринулся к Тенгизу, они подхватили Алину вдвоем, но путь им был уже отрезан вылетевшей с боковой улочки, из ворот тюрьмы, верховой стражей. Тогда он поднял голову и усилием воли нажал кнопку пуска, оставив у места повозки уже было добежавших и совершенно обескураженных ее внезапным исчезновением солдат.
Дальнейшее он помнил плохо, все плавало в тумане, перемежаясь с черными провалами в памяти. Их сбили с ног, долго и жестоко били, потом куда-то поволокли. Очнулся он не скоро. Под ним был холодный и влажный камень, какое-то гнилье, резкий запах плесени и нечистот ударил в нос, заставляя поднять голову повыше, к свежему воздуху. Он открыл глаза и встретился взглядом с Тенгизом.
Тенгиз смотрел на него одним глазом. Второй заплыл, и вся глазница была вспухшая и синяя. Над тем, который еще смотрел, нависала рассеченная бровь с засохшей кровью, отчего все лицо делалось зловещим и жутковатым.
«Какого черта ты вылез?» - мрачно спросил Тенгиз телепатически. – «Тебе же сказано было – что бы ни случилось, не вмешиваться!»
Он ничего не ответил, отметив про себя, что его-то глаза в порядке, по крайней мере, видят оба.
«Ну, - продолжал Тенгиз свой монолог, - что мне теперь с тобой делать?»
Он, не отвечая, сел на пол, поморщившись от боли, но отметив, что вроде ничего не сломано.
Тенгиз продолжал его безмолвно ругать, и изругал всласть. Он узнал о себе много нового. Его назвали и ослом, и идиотом, и оболтусом, и олухом, и еще другими добрыми словами, поясняя при этом, что нормальный человек, да еще прошедший космос, должен был выполнять свое задание, соблюдая инструкцию, как еврей субботу, что инструкции существуют для того, чтобы их выполнять, и что писали их не такие дураки, как некоторые, здесь сидящие, - и одинокий глаз Тенгиза злобно посверкивал в полумраке тюремной камеры. Он выговаривал ему, что правила существуют для тех моментов, когда человек готов действовать бездумно, - а подумать никогда не помешает, что теперь надо спасать не двоих, а троих, и что если ему не жалко было своего капитана, который отвечает за членов своего экипажа, то пожалел бы хоть Алину, у которой и так хлопот полон рот. Он молчал, но когда Тенгиз в очередной раз спросил, кой черт его вытащил на площадь из повозки, он резко оборвал его:
«Хватит, а? Ведь ты на моем месте поступил бы так же, забыв про все свои инструкции».
Тенгиз замолчал. В этих словах была правда. Правда была и в том, что спасательная операция провалилась – по целому ряду причин, но обвинить в этом хотелось кого-нибудь постороннего; и в том, что Тенгиз сам нарушил инструкцию, кинувшись к Алине, а не в повозку – чем больше людей уходит на базу, тем лучше, и если одного оставшегося могут вытащить и двое, то для двоих-троих нужна уже полноценная экспедиция. Но самая страшная правда была в том, что все усилия Тенгиза связаться с Алиной телепатически окончились впустую, и было непонятно вообще, что случилось на площади – возможно, никакая помощь ей уже не требовалась. Тогда их сумасшедший риск был и вовсе напрасным. Думать об этом не хотелось, но приходилось.
Все мало-мальски ценное с них сняли. Сняли сапоги и плотные полотняные ремни, одежда была порядком изодрана и перепачкана, карманы абсолютно пусты – даже носового платка не оставили. Соответственно, исчезли и карты, и маячки, вмонтированные в обувь и пряжки ремней. К счастью, грамотно наложенный грим не размазался, не оторвался и не потерялся, так что их продолжали принимать за своих.
Он оглядел камеру на предмет воды или куска чего-нибудь съедобного, но ничего такого не обнаружил. Обнаружил только парочку храпящих на каком-то тряпье аборигенов, которых не смущали смрад и сырость в помещении. «Что, оголодал? – злорадно спросил Тенгиз. – Подожди, веселье только начинается!» Он решил не отвечать и не провоцировать сокамерника на очередной монолог.
Шли томительно долгие часы. Уже были сосчитаны синяки и ссадины, дыры на одежде, успели еще раз переругаться и успокоиться, проснулись аборигены, перекинулись с Тенгизом парой слов и негромко беседовали теперь в своем углу. Наконец послышались шаги стражи, заключенным принесли кувшин воды и какую-то бурду в глубокой миске, но ему и Тенгизу есть и пить не пришлось – их вывели, сунули в рот по лепешке с сухим и жестким куском мяса, дали запить из какого-то подозрительного стакана холодной водой, потом накинули на головы глухие капюшоны, вывели во двор, затолкали на какую-то телегу и повезли, причем повезли быстро, телега резво подпрыгивала на ухабах дороги. Рядом дребезжали еще не то две, не то три повозки. Тенгиз прозондировал мозги охраны и был разочарован. Единственное, что ему удалось узнать, так это то, что из Уттона их везут в Норет, крупный город километрах в ста двадцати к востоку, а зачем – об этом конвой понятия не имел и не интересовался. Стража сожалела о том, что теперь всю ночь придется трястись на телеге, и узники сожалели о том же. Кого везут в соседних повозках, конвойные не имели понятия.
Тенгиз иллюзий не строил. Он сразу предупредил, что в крупных городах обычно и происходят казни, и сокрушался о том, что не знает, где Алина. Предупреждение было не из лучших, но он не очень испугался и в глубине души подумал, что если его попытаются казнить, то вот тут-то он, наверное, и проснется. Тенгиз, уловивший его не самое плохое настроение, несколько удивился, но с расспросами не полез, своих размышлений было достаточно. Позже усталость взяла свое, и, несмотря на жуткую тряску и ноющие синяки, он провалился в сон, и его даже посетили какие-то сумбурные сновидения.

19.

Город разбудил их выкриками торговцев, хлопаньем дверей и окон, возбуждением народа, спешащего куда-то, обгоняя телегу. Поток звуков обрушился на них, и если Тенгиз еще хоть что-то понимал в общем гвалте, то ему и это было недоступно. Конвойных встретили, и, так как они не знали города, впереди поехал человек, показывавший дорогу. Стало припекать солнце, появились голод и жажда. Его страшно мучила невозможность видеть происходящее, но очень скоро все разъяснилось. Телега остановилась, и с них сдернули капюшоны.
Посреди большой площади, окруженной со всех сторон домами, возвышался каменный эшафот, возле которого и остановилась телега. На эшафоте были установлены три толстых деревянных столба, к дальнему из которых уже кого-то привязывали, а возле эшафота была навалена большая куча дров. В одном из его углов вязанками был сложен хворост.
«Не сопротивляйся, - посоветовал Тенгиз, глядя туда со спокойствием обреченного. – Тогда они не будут затягивать веревки. Чем черт не шутит, попытаемся удрать прямо отсюда».
«Нас даже не допрашивали, - удивился он. – Все-таки смертная казнь – это серьезно».
«А чего нас допрашивать, все ясно. Сопротивление при задержании и пособничество побегу. Мы слишком мелкие сошки, чтобы нас допрашивать».
«Мелкие не мелкие, а казнят вон при каком скопище народу».
«Кому праздник, а курице смерть, - отозвался Тенгиз. – Сегодня мы с тобой в роли курицы».
Они спокойно дали возвести себя наверх по боковой лесенке, и там, у столбов, его почти оглушил эмоциональный взрыв отчаяния – Тенгиз понял, что третьим казнимым была Алина. К еще большему отчаянию Тенгиза его привязали с другого краю, а между ним и Алиной оказался их незадачливый спутник.
Поскольку они не сопротивлялись, изображая покорность судьбе, связали и привязали их действительно не туго. Во всяком случае, ему довольно быстро удалось распутать небрежный узел, которым стянули ему руки, заведя их за столб. Народ на площадь все прибывал, палачи скучали, сидя на кучах хвороста, стража, оцепившая площадь и эшафот, лениво переругивалась с праздными зеваками, напирающими в ожидании зрелища.
Алина не подавала признаков жизни. Ее одежда и вовсе превратилась в лохмотья, голова безжизненно свисала на грудь, стянутую веревками, и роскошные волосы ее висели, закрывая лицо и путаясь в порывах ветра. Тенгиз отчаянно пытался пробиться к ней, но все впустую – она молчала и не откликалась. «Похоже, она мертва», - грустно поделился он с ним. «Может, просто в обмороке? – предположил он. – Может, попробуем вместе?»
Они усилили ментальное давление, но не встретили никакого отклика. Тем временем в толпе нарастало волнение, на помост полетели гнилые фрукты и камни, выкрики поднимались все выше. Алина за все это время ни разу не шевельнулась. Возможно, Тенгиз был прав.
В тот момент, когда он понял, что это может быть действительно так, все вокруг изменилось. Он словно проснулся. Его захлестнуло ощущение реальности – истинной реальности. Он словно впервые почувствовал под босыми ногами шершавый камень, нагретый солнцем, сжал в руке разлохмаченную веревку, вдохнул полной грудью воздух, наполненный золотистой пылью, поднятой с земли тысячами ног, тонкой пыльцой цветов, запахами дыма и скорого обеда, ароматом свежеоструганного дерева; он поднял голову и увидел над собой небо - чистое и такое пронзительно голубое, каким оно может быть только там, где мир не старше ребенка, срывающего на лугу одуванчики. Острое ощущение жизни вернуло ему способность действовать. Он внимательно оглядывал толпу, потом отвлек Тенгиза от его бесплодного занятия.
«Тенгиз, ты видишь во-он того мужика, слева от меня? Мне кажется, у него хороший кинжал, можешь ты заставить его метнуть им в меня?»
«Ищешь легкой смерти? – презрительно усмехнулся Тенгиз. – Тут вполне можно обойтись без гипноза, скорчи ему рожу, и все».
Уловив момент, когда мужик поднял на него глаза, он скорчил ему рожу. Наверное, получилось впечатляюще, потому что тот осклабился и метнул свой кинжал. Он мигом скорректировал его траекторию и успел еще скорректировать траекторию брошенного кем-то камня, так, что кинжал вошел в веревки, которые стягивали ему плечи, а сверху его пригвоздил камень.
«Есть! – воскликнул он мысленно. – Мне достаточно будет одного движения, чтобы разорвать веревки. Только бы не раньше времени!»
Тенгиз понял его замысел и удивился: «Да ты у нас, оказывается, талант! Ну, тогда ждем», - и попытался сосредоточиться.
Медленно и важно на помост взошел наконец глашатай, и он весь напрягся. Немного, ну еще совсем немного подождать…
Глашатай развернул свиток и стал читать его неторопливо, со значением, растягивая слова. Тенгиз переводил ему: « «За неповиновение…» Ну, как я и говорил… «за организацию побега… сопротивление при задержании..»»…
И в этот момент Алина вскинула голову. Все дальнейшее произошло в течение нескольких секунд. Ее взгляд упал на свиток в руке глашатая, и тот вспыхнул ярко. Нелепо взмахнув рукой, глашатай отбросил его от себя, и горящая бумага упала прямо на кучу хвороста. Алина метнула взгляд туда, и куча занялась необыкновенно сильно, палачи посыпались с помоста, а следом за хворостом запылали сухие дрова внизу, пламя взметнулось и загудело. Не дожидаясь даже, когда горящая грамота улетит из рук глашатая, он двинул плечом, освободил руки, одним резким и сильным движением выдернул из столба кинжал и еще через мгновение был свободен. Секунда – и свободен Тенгиз, еще секунда – и свободна Алина. Понимая, что каждое лишнее движение может стоить жизни, он действовал четко, как машина. Стража растерялась сначала, а потом толпа шарахнулась от ревущего огня, сминая цепь конвоя и не давая возможности действовать. В дыму и пламени трое землян взмыли в воздух и в шлейфе дыма улетели за город.

Алина тяжело рухнула на него сверху, потеряв сознание и совсем немного не дотянув до полного приземления. Он не удержался на ногах и упал, ободравшись о колючки на склоне оврага и измазавшись в грязи – по дну протекал ручей. Тенгиз спустился к ним, цепляясь за кусты и лианы, и сразу кинулся к Алине.
- Алина Борисовна! – позвал он, вглядываясь в ее бледное лицо с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами. Потом зачерпнул воды в ручье и плеснул на лоб. Алина пришла в себя.
- Ушли? – спросила она. – Погони нет?
- Если и есть, то в эти дебри она не скоро доберется, - ответил Тенгиз. – С ветром нам только не подфартило – отнесло на юго-восток. Теперь только до гор три дня добираться.
- Доберемся, - уверенно сказала она, поднимаясь на ноги, но колени подкосились, и они едва успели ее подхватить.
- Вот что, - решил Тенгиз, обращаясь преимущественно к нему. – Давай-ка пройдемся вдоль ручья и найдем местечко поудобней. Там разберемся, что к чему.
- Давай мне Алину, - предложил он. Тенгиз было возмутился:
- Это еще почему?
- Потому что я чемпион мира по транспортировке тяжестей! Давай, я умею левитировать и с предметами потяжелей.
Он вспомнил лекции Файяза, сделал Алину невесомой и с ней на руках полетел вверх по ручью.
Ручей начинался с хрустально прозрачного родника на идиллической лесной поляне. Место было вполне подходящим для стоянки. Первым делом Тенгиз уложил Алину на мшистом берегу родника и принялся расстегивать ее блузку.
- Ты что делаешь? – изумился он.
- Пытаюсь провести первичный медосмотр, - отмахнулся Тенгиз, обнажив Алину, которая периодически теряла сознание, по пояс и начав осмотр. Не обращая внимания на синяки и ссадины, он быстро пробежал пальцами по ребрам и удовлетворенно хмыкнул:
- Целы.
Потом они перевернули Алину на живот. Блузка на спине превратилась в лохмотья, и Тенгиз без сожаления разорвал ее и бросил в сторону, а потом глянул на ее спину и ахнул.
В спине, между ребрами, было две раны. В одной торчал кусок стрелы, древко которой было грубо обломано, а острие почти полностью скрывалось в теле. Вторая, довольно глубокая, была без посторонних предметов, зато успела загноиться и смотрелась просто ужасно.
- Надо промыть рану, - тихо произнес он.
Тенгиз глянул на него исподлобья.
- Ты что, знаком с такими ранами?
- Знаком. И ее нужно проложить каким-нибудь тампоном…
- Как ты думаешь, стрелу можно вынимать?
- Зависит от длины и формы наконечника.
- Форма листовидная, длина сантиметра четыре.
- Тогда, думаю, вынуть можно.
Они внимательно изучили угол наклона стрелы и решили, что плевра и крупные сосуды не должны быть задеты. Потом Тенгиз распорядился:
- Постираешь свою рубашку и блузку, только из блузки выбери куски почище, она пойдет на тампоны.
- А ты?
- А я поищу сейчас одну травку целебную. Если управишься раньше меня, разведи костер.
И Тенгиз ушел. Сперва он побродил по поляне, потом спустился по ручью и исчез с глаз.
Он выстирал, как мог, свою рубашку и цветастые лохмотья Алины. Она пришла в себя и следила за его действиями, без движения лежа на мху.
- Может, пить хочешь? – спросил он, складывая хворост для костра.
- Нет пока. Разжечь?
- Разожги.
Весело затрещали сучья. Он следил, чтоб костер горел без дыма.
- Ты многому научился, - заметила она, глядя на него полуприкрытыми глазами.
- Мне приходилось выживать в самых разных условиях, - ответил он, устанавливая распорки с рубашкой поближе к жару. – У меня не было выбора.
- Выбор есть всегда, - в ее тоне прозвучали те же ироничные нотки, какими она встречала его на станции.
- Ты думаешь? – он повернулся и присел возле нее на мох. – Полагаешь, у меня был выбор, когда ты меня сюда вытащила?
- Полагаю, что на уровне подсознания был. Я же тебя не силой вытащила. Мне трудно судить, почему мы вообще здесь оказались, но я знаю, что повлияло на мой подсознательный выбор. На твой – могу только предполагать.
- Может, поделишься? У меня даже предположений нет.
- Могу и поделиться. Только не злись, пожалуйста. Думаю, что тебе предстояло принять очень ответственное решение, которое, возможно, могло изменить всю твою жизнь. И когда тебе представилась возможность взглянуть на иной вариант развития событий, ты им воспользовался.
- У тебя богатая фантазия.
- Спасибо за комплимент.
Тут вернулся Тенгиз. В одной руке у него был пучок какой-то травки, а в другой он тащил не меньше чем молодое деревце с корнями и ветками. Он подошел, бросил деревце возле костра, аккуратно положил травку и попросил кинжал.
- Повезло, нашел бамбук вот этот, - он кивнул на деревце. – Насилу выдрал.
- Зачем он тебе?
- А в чем я тарру заваривать буду? – удивился Тенгиз. – Сейчас стаканов понаделаю. А ты лучше камешков мелких насобирай и вымой тщательно вон в ручье.
- Как ты заваривать будешь? – удивился он в свою очередь. – Или этот бамбук не горит?
- Сразу видно техника-механика, - проворчал Тенгиз. – Сейчас покажу. Камушков намой.
Он пожал плечами и пошел мыть камушки, в то время как Тенгиз, пыхтя, пилил кинжалом крепкий ствол деревца. Потом он помыл еще большой плоский камень, который сунули в костер, а на него положили мелкие. Тенгиз тем временем очистил стебель от тонкой, как бумага, сердцевины, и получил три стакана, дном в которых были перегородки стебля. Потом они развели костер побольше. Тенгиз вымыл несколько целебных стебельков с листьями и на весу нарезал их в два стакана. Третьим он очень осторожно набрал воды в самом роднике, стараясь, чтобы в нее не попало ни соринки, и залил ею траву. Потом, когда камни в костре раскалились, по его мнению, достаточно, он ловко вынул их палочками и бросал в стаканы до тех пор, пока вода не закипела.
- Вот так, - проворчал он. – Техники-механики…
Воду поставили остывать, а сами стали спорить, кто будет держать Алину, а кто вынимать стрелу. Закончили тем, что вынимать стрелу и обрабатывать рану будет Тенгиз. Требовала обработки и другая рана, с нее и начали.
Полуобнаженную Алину усадили спиной к роднику, он подхватил ее под мышки, так как она продолжала периодически терять сознание, а Тенгиз начал промывать загноившуюся рану ледяной родниковой водой. Алина от нее вздрогнула и вся напряглась, но ее помощник продолжал осторожно и аккуратно убирать гной, приговаривая тихо: «Ничего, ничего… Еще немного…». Он обмыл и вторую рану, со стрелой, попробовал свежеприготовленный отвар на температуру и решил, что, пожалуй, его уже можно использовать. Оставалось вынуть стрелу.
Тенгиз несколько раз брался за обломанное древко и оставлял его. Руки у него немного дрожали, но Алина первой вышла из терпения:
- Да вынимай уже ее, в самом деле! Не тяни кота за хвост. Только быстро!
- Ладно, - решился ее помощник. – Терпите.
Бледный, но решительный, закусив губу и сосредоточившись, он уперся левой рукой ей в спину, а правой выдернул наконечник, чуть не свалившись в родник. Брызнула кровь, Алина издала тихий долгий не то вздох, не то всхлип, и сразу обмякла. Тенгиза била дрожь, на лбу мелким бисером, вперемешку с алыми каплями крови, проступил пот. Трясущимися руками он снова промыл рану водой, затем отваром травы, затем смочил отваром цветное тряпье и проложил им обе раны, а потом забинтовал, как мог, бинтами из оборок. Потом сказал ему:
- Плесни ей воды на лоб.
- Слушай, - заметил он, зачерпывая ледяную воду из родника, - ведь не могут быть такие обмороки от этой раны! Может, еще что-нибудь?
- Не знаю.
Тенгиз умылся, вымыл руки, принес выстиранную рубашку, и они одели Алину, которая еще не пришла в себя. Потом снова протерли ей лоб. Она открыла глаза.
- Слава Богу, - вздохнул он.
- Вытащил? – спросила она.
Тенгиз кивнул.
- Дай мне ее.
- Зачем?
- На память.
Тенгиз пожал плечами, но нашел окровавленный наконечник, сполоснул его в ручье и подал ей. Потом взглянул на него и остолбенел.
- Саша! Они не сняли с тебя золото! Черт, я только сейчас заметил!
До него тоже только сейчас дошло, что ожерелье Дэлы осталось на нем. Чары, о которых он забыл, продолжали действовать! Да, он забыл о них, потому что вот уже много лет не встречал ни одного человека, который бы не видел скифского золота. И вот – его не увидели!
- Эх, знать бы раньше, что оно у тебя не простое, - с сожалением вздохнула Алина, - мы бы к нему маячок подцепили. И нас бы вытащили еще на дороге.
- Алина, ты как себя чувствуешь? – поинтересовался он.
Она взглянула на их озабоченные лица.
- Сотрясение у меня – это вы хотели узнать? Я вот только начала в себя приходить.
- Понятно, - произнес Тенгиз. – Теперь давайте думать, как нам выбираться в Ривенделл. Эх, плохо без карт…
- У меня есть карта, - возразила Алина. – В поясе юбки.

Эмоции... Выдохнула только, когда прочитала.
Очень здорово.

nadin26, Бабушка, это ещё не конец :)))

Фиона Амберская, Я надеюсь.... и чем дольше будет "не конец", тем радостнее для нас...

Бабушка, ну всё когда-то заканчивается :))) У меня только один "роман", не серия :)))

Фиона Амберская, Ты "попала"- придется теперь" по многочисленным просьбам граждан" писать и писать рассказы,романы и стихи....

Бабушка, ну что ж, Конан Дойль, помнится, по многочисленным просьбам читателей "воскресил" Шерлока Холмса :))) Но именно этот опус я продолжать не буду :))))

Фиона Амберская, короче, круто ты попал))), пиши, пиши, я потом тебя подменю...через пару месяцев)))

Фиона Амберская пишет:Но именно этот опус я продолжать не буду :))))

Мы согласны и на другой)) После того как прочитаем этот